– Александр Викторович! Вы дома, как хорошо, – обрадовался я. – Александр Викторович, помощь ваша нужна. Эмму Либкинд с её журналистикой куда-то совсем не в ту степь понесло. Решила собрать материал про бывших заключённых, представляете! Я просто в шоке. Письмо сегодня от неё получил…
– Ну, подожди. А с кем она там общается?
– Одного я знаю, Степан грузчик на базе, он нормальный мужик. От него беды не жду. А вот про второго первый раз из письма Эммы сегодня узнал. Некто Ширшиков, у нас на Островского живёт. То ли освободился уже после моего отъезда, то ли я его только в лицо и знаю.
– Ну и что ты переживаешь? Не станет он безобразить там, где живёт.
– Всё равно, Александр Викторович, что-то неспокойно мне. Они с этим Ширшиковым совместные поиски ещё какого-то сидельца начали, по больницам ходят, по диспансерам…
– Зачем? – удивился Шанцев.
– Показалось, видите ли, этому Ширшикову, что видел он знакомого Водолаза в городе…
– Кого?
– Какой-то Лёнька Водолаз. Ширшиков только его кличку знает. Он его искал, а тот пропал. Нет нигде. А если освободился по УДО человек, там же строго всё, дома надо жить, проверяться, отмечаться. А он, Эмма пишет, пропал. Они теперь вдвоём его ищут. И Ивана Николаева попытались привлечь к поискам…
– Правда, неугомонная девчонка. Не туда полезла. А Иван Николаев что говорит?
– Он ей сказал, что это не тема для прессы.
– Ну, так правильно сказал, – поддержал Шанцев. – Тем более девчонка совсем еще…
– Кстати, Александр Викторович, поздравьте Ивана, у него дочь сегодня родилась.
– Да ты что! Вот это новость! Надо его завтра поздравить. Спасибо, что сказал.
– А с Эммой-то что делать? – напомнил я ему о цели своего звонка.
– К Ивану завтра пойду и к ней зайду, – пообещал Шанцев. – Постараюсь внушить ей, что не все темы для девушки одинаково хороши…
– Спасибо, Александр Викторович! – обрадовался я и мы попрощались.
Глава 2
Москва. Квартира Ивлевых.
Наконец мой бедный пёс меня дождался, и мы пошли с ним гулять. День сегодня получился очень нервозный, хотелось немного успокоиться, решил подольше погулять. И пёс набегался, и я мысли в порядок привёл.
Подошёл не спеша к дому, а из припаркованных жигулей мне навстречу вышел Мещеряков…
– Привет, Павел, – сходу протянул он мне руку с озабоченным видом.
– Андрей Юрьевич? – удивился я и всё мое спокойствие куда-то стремительно улетучилось. – Что у нас ещё плохого?
– Не боись, – с досадой на лице хмыкнул он, – пока что больше никто не умер.
– И то хорошо. Хотя, ещё не вечер…
– Да нет. Врачи говорят, у второго пострадавшего хорошая динамика, всё будет нормально.
– Дай-то бог. Что ж первому так не повезло-то?
– Сам дурак. Ему по здоровью вообще пить нельзя было, не то что синьку. Он, врачи говорят, и от нормальной водки в таких количествах помереть бы мог. Я, Паш, что приехал-то, – достал он мою золотую монету в салфетке. – Почему ты так уверен, что это фальшивка?
– Это не я уверен, это эксперт. Профильный, из Института археологии Академии наук. Андрей Юрьевич, это фальшивка очень высокого класса, сделана на оригинальной матрице. Ну, вернее, как он выразился, на их нумизматическом языке, с использованием оригинальных штемпелей восемнадцатого века. Сказал мне по секрету, что их на время мошенники берут из музеев, чтобы делать поддельные монеты. Отличается от натуральных монет того периода содержанием золота. В оригинальных монетах семьдесят восемь процентов, а в этих девяносто восемь. Это и по цвету видно, и с магнитом он что-то еще делал такое, что подтвердило.
– В фальшивках проба выше? – удивился Мещеряков.
– Да. Но это ещё не всё. Самое трудное в изготовлении фальшивок, оказывается – это не орёл или решка, а грань! В кустарных условиях её подделать очень трудно, и эксперт всегда найдёт отличия. В нашем случае на грани ризки, а должна быть цепочка из неглубоких вмятин.