– Чем вы сейчас занимаетесь? – поинтересовался я у Маши. – Новыми объектами или по нашим старым ходите?

– И так, и так, – ответила та. – Да мы всего два раза ходили, в январе сессия была и каникулы… В том году ходили один раз на обувную фабрику, помнишь? А второй раз на НИИ одно пожаловались жители соседних домов, что они свою огороженную территорию закрыли, а людям теперь обходить много приходится.

– Серьёзно? И что, правда много надо обходить?

– Ты знаешь, оказалось, что да. Там железная дорога рядом, через неё переход дощатый. На той стороне и метро, и школа, и поликлиника. Местность там неровная. Справа обходить этот НИИ, вроде, и недалеко, но выходишь на холм, его срезали, когда железную дорогу строили, получился крутой склон, по нему не спуститься. Особенно зимой, вообще без шансов. А в другую сторону быстрым шагом десять минут мы шли. Но там дороги нет. Тропа. Корни деревьев, ямы, лужи… Там не проехать, например, с коляской. А в обход по дороге тридцать пять минут… В одну сторону, – добавила Маша.

– И какой вы вынесли вердикт? – заинтересовался я.

– Что надо открывать территорию НИИ, – ответила она. – Людей жалко. Дети почти час в школу идут в одну сторону.

– Ты же сказала тридцать пять минут.

– Это плюс тридцать пять, когда НИИ свою территорию закрыл.

– А, понял-понял, – кивнул я. – А не знаешь, открыли они проход?

– Не знаю, – отрицательно мотнула головой.

Ну, что? И людям помогу, и хорошая тема для фельетона, особенно если НИИ не имеет никакой секретности. Попросил Машу припомнить адрес и решил съездить туда проверить. Они с Семёном сумели вспомнить, как они туда добирались и название НИИ. Найду…

Отсидел третью пару и поехал на лекцию. Ионов, в этот раз, отправил меня на «Фабрику художественной галантереи» недалеко от метро Пролетарская. Небольшое компактное трёхэтажное здание, фасадом выходящее прямо на улицу.

– Не так давно был с лекцией на фабрике чемоданов и сумок, она, вроде, тоже галантерейной называлась, – поделился я с заместителем директора Овчинниковым Ильёй Андреевичем, немолодым, но спортивным мужчиной среднего роста.

– Не, мы мелочи всякие делаем, ремни, заколки, ключницы, подарочные книжные обложки… Всякую ерунду, короче, – рассмеялся он.

– У вас такая тема лекции обширная «Советская медицина – успехи и достижения», – заметил я. – На что вам нужно, чтобы я больше внимание обратил?

– Советская медицина… Просил же про алкоголизм, – ответил он.

– У вас проблемы с этим? – с сочувствием спросил я. – Нарушают режим работники?

– У меня с начала года восемнадцать сигналов из вытрезвителей! Восемнадцать! – с неподдельным негодованием в голосе констатировал он. – Мы уже не знаем, что нам делать? На собраниях в коллективах разбираем, за повторный залёт выговор объявляем. Что еще придумать? Из очереди на квартиру вышибать начинать? Чтобы хоть этого боялись? Профорг предложила объявить на фабрике борьбу с пьянством…

– И решили начать с лекции о вреде алкоголизма? – рассмеялся я. – Вам кабинет нарколога на предприятии надо открывать. Пусть не каждый день будет приём, но если вы хотите что-то изменить к лучшему, добивайтесь. У вас люди несколько раз за полтора месяца уже умудрились побывать в вытрезвителе. Им мои лекции как мёртвому припарка.

– Свой нарколог в фабричной санчасти? – задумался он. – Меня не засмеют?

– Чего же тут смешного? – удивился я.

Проблема начальства этой фабрики мне была понятна, но у меня тоже есть своё начальство, поэтому быстренько, минут за десять, выдал лекцию на основную тему, а потом, как и попросил Овчинников, перешёл конкретно на вред алкоголизма.