, каким ей хотелось его видеть, и в некоторой степени вжилась в роль его партнерши. Может, Волк надоел донельзя, его скотство никак не соответствует ее духовным устремлениям, а избыток свободного времени позволяет сравнивать, анализировать, придумывать свои варианты отношений.

И теперь ее воображение разыгрывается настолько, что невозможно сдерживать нарастающую страсть. А куда ее выплеснуть? Она нервно спрыгивает с постели и, как есть в одной нижней рубашке, спешит на кухню. Вынимает из холодильника банку пива, пригубляется, но тут же отставляет на подоконник. Ее слух улавливает мученические стоны из комнаты Павла Семеновича, и она отправляется на звуки, толкает дверь, а там…

Коммунистическая идея предполагает коллективизм, и коммунальная квартира – вроде ступеньки к идеальному сообществу. И все-таки понимание великой идеи у каждого субъекта происходит индивидуально. Если Вадеев фиксирует на бумаге философские размышления, а Мерзликина терзается желанием обрести над ним власть или, в простейшем случае, с ним совокупиться, то Узколобов мечтает о спасительном сне.

Казалось бы, чего проще? Но не тут-то было. Он разметался поверх разобранной постели и боится закрыть глаза, потому что в темных углах комнаты скрываются уродливые гримасы зла. Все дожидаются, когда он потеряет бдительность, чтобы проникнуть в его больные мозги, окончательно разрушить психику. Только слипаются веки, он тут же проваливается в пучину необъяснимого ужаса. Поэтому лежит с открытыми глазами. Настигают воспоминания – самые неприятные. Кажется, все пропиталось сифоном.

Да, он снял женщину – в трамвае… Что-то долго они шли в темноте. Дождь накрапывал. Потом карьер в парке, вода, гниющие водоросли. Там и состоялась желаемая близость… В качестве гигиены воспользовались той же водой, а дальше… он заболел. Нет, не тот случай. Это они с приятелем клеили двух женщин. Выпивали у того на квартире, поделили добычу, но Павлу Семеновичу не повезло: подружка отвергала все его сексуальные домогательства. Не могу, мол, Паша. Будто предупреждала. Зря старалась. Может, и не тогда заразился, а после небритого бомжа, с которым общался всю ночь.

Довольно! Воспоминания сродни одной и той же жвачке, набившей оскомину и вызывающей тошноту сивушным ароматом. Легчает при выпивке, но в часы мучительного похмелья вновь появляются немые уродцы с колючими взглядами. Они всегда рядом, ждут малейшей оплошности. И этот сосед что-то из себя воображает. Думает, если есть на выпивку, то все позволено. Еще узнает, кто такой Узколобов, вот.

Резкая боль в желудке, и он съеживается даже не от этих знакомых ощущений, а боязни, что может в любую минуту умереть. Господи, за чтотакое наказание! – скулит несчастный пьяница, смачивая слюной подушку. Привычное состояние, когда не воспринимаются запахи мочи, испорченных консервов и рассыпанных на полу окурков. Уж тем более он не ищет объяснений внезапному появлению полуголой соседки и такому же быстрому ее исчезновению.

А Мерзликина наоборот успокаивается. Она уже открывает следующую банку пива, прислушивается к новым звукам из комнаты Кота, строит умозрительные сооружения. Потом ложится на кровать, приспускает трусики и занимается приятными фантазиями. Перед ее мысленным взором проходят сцены далеко не целомудренного свойства. И становится совсем хорошо.


Просиживая длительное время за письменным столом, осмысливая свой криминальный опыт, Вадеев мало замечал, как за окном меняется пейзаж. В однообразных ритмах бытия дни тоже не задерживаются в памяти – теряются, словно высоковольтные опоры за окном скорого поезда. В его воображаемом мире не поезд движется, а он сам мчится мимо вечности в виде леса с раскидистой хвоей и завораживающим шелестом молодых берез. Птицы вторят зеленому шуму, реки плавно несут свои воды, в которых плещутся солнечные зайчики. И подступил август? В мечтаниях и спокойных размышлениях прошли месяцы. Уже ничего не хочется, и он освобождается от каких-нибудь обязательств. Если и был кровавый кошмар, то где-то в чужом сне – его не касается.