Отказав Костяну, задумался: «У него ведь не заржавеет с обрезом по городу блондиться».

– Прикопай в кустах на берегу. Волна уляжется, заберёшь, – посоветовал.

Молотков, как шёлковый, кивнул: «лады», а в глазах его читалось: «нашёл лоха». Посулил надёжно залечь на грунт. Но и тут, по ходу, фазана заряжал[120]. На какой, бляха, грунт он упадёт, когда карман ему прожигают башли[121], по его меркам – несусветные? Наверняка уже скалькулировал пробитой черепушкой, сколько доз герыча закупит у барыги.

Пятнадцать лет назад в сходной по накалу ситуации Валера не менжевался[122]. Достал нож и искромсал в лоскуты двух урок с Текстиля, объявивших войну их бригаде. Ценою пары жизней, таких же никчёмных, как и Костянова, сберёг себя и правильных пацанов. Миллион раз всплывал в памяти тот яростный миг и миллион раз Жидких повторял себе, что был прав.

Следуя проверенной логике, сейчас надлежало убрать неуправляемого торчка. Если этого не сделать, Молотков очень скоро угодит в мусарню, где его расколют до просака.

Потом на суде адвокат задвинет про эксцесс исполнителя, скажет, что подзащитный Жидких ни сном, ни духом не знал о намерениях других подсудимых. И благодаря высокой квалификации и крутому гонорару «доктора»[123] огребёт Валера не пожизненное, а пятнашку. Разница для него будет так же непринципиальна, как в случае с полюсом и тридцатью пятью тысячами. По любому – не выйти из зоны своими ногами. Значит, попадать туда нельзя.

Но кручёного Костяна голой рукой не вальнёшь. Он на стрёме, спину не кажет, обреза из рук не выпускает. И со Славкой не проговорили они варианта, чтоб гуртом накинуться по условному знаку. Вдвоём бы наркошу уделали легко, тем более, Славян при стволе.

Однако и тут не просто. У Пандуса в мозгу одна извилина – пацанская. А чисто по понятиям Молотков не накосячил настолько, чтоб его грохнуть. Идти на дело при железе благословил Валера. Да, он говорил: «Не шмаляйте там». Ну и чё? Расклад вышел другой, мокрый. Ну, завалили терпил, на то они и терпилы. Судьба у них такая – горемычная.

Нет, не поддержит Славка затею избавиться от подельника.

Меняя номера на машине, Жидких лихорадочно кубатурил. Правильный ход никак не нащупывался.

Гнать на своей тачке в Ярославль, как и планировал? Но менты, возможно, дали уже ориентировку на автомобиль. Сто пудов кто-нибудь из жильцов видел в окошко, как двое отморозков, не обратить внимания на которых было невозможно (один – в маске, другой – с тяжеленным мешком), чесали вдоль пятиэтажки, а потом прыгнули в ожидавшую их иномарку неброского цвета «зелёный металлик»…

Или сказать Пандусу: «Повесь снаружи замок», да загаситься в гараже дня на три? Хавчика немного есть, в багажнике – две резервные полторашки воды. Курева – початая пачка и полная, ноль-семь водки. В бардачке – книжка обожаемых с детства Стругацких. На улице теплынь. Перекантоваться можно.

Но нельзя завтра не дать ответа по долгу. В таком разе не счётчик включится, а вилы нарисуются тройные.

Из носу – кровь, надо двигать в Ярик. Но как? Оставить здесь тачку, и на попутках? Или тихариться до темноты и рискнуть-таки своим ходом? Дороги две, на обоих – стационарные посты ГИБДД, в Соломинских Двориках и в Прудках.

Первый вариант как будто вернее. Не надо через весь Острог переться. В город вообще соваться нехрен. Ночью улицы пустые, «гиббоны» по-любому тормознут. Но в Двориках постоянный пост, а в Прудках мусора не всегда пасутся.

«Стопэ! А пересменка? Они ж не роботы-полицейские! Меняются ночью в три или в четыре часа. Причём, на сдачу дежурства в город шпиляют. Забыл, что ли, как раньше с пацанами проскакивали через Дворики с трассы? Но то в молодости было, в другом измерении».