– Держи ухо востро. – Роджер уселся на скользкие поручни. – Если ослабим бдительность, застрянем тут на много лет с пустыми кошельками. И грехов наберем столько, что ни один священник не отпустит.

– К счастью для меня, мой кошелек всегда пуст, – парировал я. – А монашеские розги научили меня покаянию.

Улыбка друга помрачнела.

– Рано или поздно мы сожжем дотла твой чертов приют. – И вдруг он присвистнул: – Ух ты! А это что у нас за красотка?

Чудом удерживая в одной руке сразу три бокала, к нам плыла Триста. Сломанная в детстве нога неправильно срослась, и наша подруга сильно прихрамывала, однако трость лишь помогала ей прокладывать путь сквозь толпу подвыпивших пассажиров. Она вручила нам по стопке виски и расправила черное с бисером платье, болтавшееся на худых бледных плечах.

– Молодцы, сумели-таки раздобыть костюмы. А галстуков не надо?

Я пожал плечами:

– Галстуки? Они… гм… сковывают движения.

– Ага, как собачьи ошейники, – подтвердил Роджер. – Триста, ты же не хочешь надеть на нас ошейники?

– И выгуливать на поводке? Нет уж, увольте.

Мы с Роджером насмешливо переглянулись поверх ее головы. Мы путешествовали вместе уже три года, и Триста до сих не решалась признаться, как мы ей дороги.

Я с любопытством принюхался к напитку.

– Ты раздобыла скотч? Может, припрятать его?

– Видишь вон того мужика с бакенбардами? – она кивком указала на плотного джентльмена в дорогой фетровой шляпе. – Арти Вудс, бывший комиссар нью-йоркской полиции. А вон тот, с усами, это сенатор Колдер. Голосовал за сухой закон.

– И оба уже изрядно накачались. Лицемеры чертовы. Привет! – Они взглянули в нашу сторону, и Роджер помахал им, ослепительно улыбаясь. – Пусть сколько угодно притворяются, будто власть на Шармане регулируется законами Нью-Йорка, но, если бы и вправду было так, эти жирные коты потеряли бы миллионы долларов.

– Восемнадцатая поправка к Конституции на Шармане не действует, – твердо заявила Триста. – Уж моя-то семья приложила к этому руку.

Триста тоже родилась и выросла на Шармане и приходилась дочерью самому мэру Хроносу, но была изгнана из семьи. На мой вопрос, разрешили ли ей вернуться, она ответила своей убийственной улыбкой и промурлыкала: «Пусть попробуют меня не пустить».

– Предлагаю тост!

Роджер вскочил на самый верхний поручень, опасно пошатнулся под испуганные вскрики наших спутников по парому, но сумел вернуть равновесие.

Триста горько вздохнула:

– Ну вот, опять.

– За первое путешествие Джеймисона на Шарман! – Глубокий голос Роджера привлек всеобщее внимание. Я всегда считал, что он притягивает взгляды из-за длинных шрамов, тянущихся через всю золотисто-коричневую левую щеку до самого подбородка. Все встречные действительно глазели на его шрамы, но притягательность Роджера крылась не в этом. Он говорил мне, что дело в его магии. Людей тянет к Ревеллям, как мотыльков к пламени. – Мой священный долг как уроженца Ночной стороны – стать святым покровителем твоих разнузданных похождений. Ну как, Джеймо, похож я на настоящего проповедника?

Я почтительно склонил голову:

– Я словно опять очутился в приюте Сент-Дуглас.

– Великолепно. Моя первая заповедь: не пей ничего, что приготовили люди с рогами.

Можно подумать, они с Тристой до сих пор не предупреждали меня об Эффиженовых коктейлях. Семейство Эффижен обладало даром усиливать любые качества. Они могли создать самую вкусную на свете голубику, сосредоточив вкус дюжины ягод в одной-единственной. Или состряпать рюмочку джина крепостью в шесть рюмок. Однако у любой магии есть своя цена, и остальные пять порций джина обращались в прах. Во времена сухого закона такие рецепты кажутся немного расточительными, но на Шармане удовольствие всегда ценилось выше практичности.