Брама спрыгнул на траву, довольный произведенным на гостя впечатлением. Стас шагнул следом, рассматривая парк из которого раздавались переливчатые птичьи трели и тянуло желанной прохладой. Глайдер описал над ними широкую дугу и взял обратный курс. Брама осмотрительно рассматривался по сторонам и увидев написанный на лице вопрос пояснил:

– Привычка. На асфальте аномалий не видно, а трава колышется и все как на ладони. Ты это, шевели ногами, а то смотритель спрашивать не будет, засветит держаком по спине, чтоб знали, стервецы, как клумбы топтать.

И точно, едва успели они убраться из виду, стараясь не наступать диковинные огненные лепестки, как словно из-под земли явилась дородная тетка, неся закинутую на плечо сапу, и подозрительно прищурилась:

– Опять клумбы истоптал, ирод? Места тебе мало, вот я сейчас…

– Баб Люсь, оно само, ей Богу само. Рефлекс. Ну?

– Будет тебе рефлекс, как потяну посереди спины держаком!

– Баб Люсь не срамите перед гостем. Гость у нас непростой, а иномирный, к самому Семецкому.

Та измерила Стаса взглядом, а потом погрозила Браме, вплетая в русскую речь суржик.

– Ну, иди уже, но если поймаю на клумбах, у тебя еще один рефлекс образуется – от сапы через всеньки плечи!

Брама состроил виноватое лицо и бочком обошел бойкую смотрительницу, стараясь не поворачиваться к ней спиной.

– Вижу, второй рефлекс уже имеется – съехидничал Стас – уж больно почтиво ты смотрел.

– И не говори, до сих пор чешется, зараза. Не больно, но обидно. Попало как школяру за курево.

Стас засмеялся. Это отражение ему определенно нравилось своей человечностью и мягкостью. Снова поймал себя на мысли, что среди всевозможных утопий ни разу не видел коммунизма. Многое видел. Сытый, разжиревший благополучный капитал, с изысканными небоскребами для богатых и концентрационные зоны для прочих, но для всех – затянутое смогом небо. Мертвые радиоактивные пепелища с горстками выживших, ведущих отчаянную войну за выживание. Миры без людей, опустошенные и безжизненные, которые система списывала как несостоявшиеся, бесстрастно стирая из ткани реальности.

– И что, так везде?

– Конечно, а как иначе? Сам увидишь. Был у меня похожий на тебя субъект, капитан ВМФ США Мак-Грегор. Тоже косился, высматривал, чтобы закричать: «вранье, обман». Потом свыкся. Оно понятно, чтобы из капиталистического мировоззрения перестроится на иное, надо прожить и переболеть на своей шкуре, хлебнуть до донышка, а уж потом высказывать мнение.

– И что, где он теперь?

– Да кто его знает, галактика велика, а у синхров дел по горло.

– Ты во второй раз о них упоминаешь, а затем отводишь разговор в сторону.

– Не хватает слов. Пива попить, лясы поточить, встречая приезжих это да, ко мне. А вот с разговорами к Семецкому. Кроме меня он сейчас единственный синхр на Земле, остальные разлетелись. Кто на Альфу, кто по вероятностям.

– Вы освоили галактику? – изумленно уставился гость.

– Освоили это слишком громко. Она велика, а звезд подобно солнцу в ней знаешь…

Поднявшись по ступенькам, пройдя вслед за Брамой через высокие, оббитые бронзой дубовые двери и упершись в раму металлоискателя, Стас впал в недоумение:

– От террористов что ли?

– Неа, от выворотников, небожителей, то есть. Крепко они нам насолили, но на советского человека у них нет управы.

Проходная предстала типичной совдеповской турникеткой, которая есть на каждом заводе, но вряд были такие огромные коты. Бискви не шел ни в какое сравнение с огромным камышовым котом, не сводившим со Стаса злющих зеленых глазищ.

– Вы, гражданин хороший куда претесь? Пожалуйте к конторке. Род, пол, вероятный индекс?