– Первый раз слышу о таком камне, Доктор. Зона не так уж и велика, а слухи тут расползаются быстрее огня.

– Уважаемый Крамарь – учитывая прожорливость гостей из прошлого, это весьма сомнительно. Возможно, прозрень-камень и видели раньше, но вряд ли от него возвращались, чтобы о нем рассказать. Найти его весьма тяжело и Митрич, тот самый проводник, не очень любит гостей. Чудной старик, добрейшей души, но очень нелюдимый, с ним тяжело сойтись, много тяжелее, чем с Шуманом. У Шумана своеобразное чувство юмора и взбалмошный взрывной характер, который может стерпеть только Ионов, если и он не сбежал до сих пор. Для Шумана прозрень-камень – это еще один артефакт, сминающий пространственный континуум, для меня же это прежде всего чудо природы. Стойте!

Доктор невесомыми легкими прыжками опередил колонну, сделав предупредительный жест, и путники застыли. Из водной глади, сбоку от тропы, показался тонкий бледный усик венчавшийся янтарным глазом. Глаз какое-то мгновение изучал пришельцев, а потом скрылся под водой. Доктор махнул рукой:

– Усовертка. Она вас не знает, потому боится – не стоит беспокоить ее понапрасну.

– Мы не станем ее пугать, пусть вылазит – Крамарь с любопытством заглянул вглубь, силясь разглядеть усовертку.

– Друг мой, если она вылезет – то боюсь, что испугаетесь именно вы. Человеку свойственно бояться неизвестного, страх сидит в нашей первобытной природе слишком глубоко, чтобы его можно было искоренить, ссылаясь лишь на силу разума и на какие-то жалкие тысячи лет человеческой эволюции. Мы научились превозмогать трудности, защищаясь от хищников и от природы, используя внешние орудия мира. Возможно, в тот самый миг, когда обезьяний сосуд впервые осознанно взял в руки палку, он перестал быть обезьяной, но и человеком от этого тоже не стала, не до конца. Вот у вас в руках оружие, но чего оно стоит по сравнению с созидательной силой природы? Можно, конечно, взять оружие мощнее, развязать слепую разрушающую неконтролируемую силу атома, погубить природу, погубить вместе с ней и себя – но истребить собственный страх при этом невозможно.

– Я это уже где-то слышал – Коперник прихлопнул севшего на шею комара – подожди, это же Лист говорил, почти слово в слово – «нам не понять Зону, не понять самих себя, пока мы смотрим на все сквозь прицел…»

– Лист? Тот, спасенный из грузовика? – Доктор с любопытством взглянул на путника и осторожно столкнул ногой с тропы застрекотавшую при виде людей мину, наблюдая как она, помигивая огнями, идет ко дну – мне стоит с ним поговорить.

– Если человечество способно рождать такие мысли, возможно не все потеряно – констатировал Протос – но приходить к мысли и разворачивать их воплощение в социуме – вещи разные, очень часто неосуществимые. Люди веками говорят о мире, не переставая создавать все более разрушительные виды оружия, не в силах вместить истину – страх рождает смерть. Страх преследует вас с той самой поры, как ваш обезьяний предок-сосуд, увидев горящее пламя, устрашился, не поняв: пламя, зреющее внутри него, намного сильнее внешнего огня и способно как к разрушению, так и к созиданию. У кеноидов нет орудий, мы не имеем страха, нам не нужны внешние приспособления для защиты от мира – заложенные внутри нас инструменты намного разнообразнее для его созидания. Мы опасаемся лишь вашей беспечности, и если бы гибель вашего вида касалась только вас самих, мы не мешали бы вашему выбору. Но вы тянете за собой гибель всего живого, по праву первичности возникшего разума, забрав право жить у других.

– Доктор, оружие зло, но это вынужденная мера защиты.