С тех пор, как Уилла переехала, мы общались еще меньше. Трагедии с мамой мы не касались никогда, эта тема была под запретом. Мы двигались каждая по своей траектории, каждая занималась своим. Я стала той Кит Мэннинг, которая вышла замуж за Мартина и забеременела в двадцать лет, которая пробивала стены головой, чтобы устроить ребенка в ясли и доучиться на последнем курсе колледжа. А Уилла… Что ж, она стала той Уиллой Мэннинг, с которой я, можно сказать, незнакома. Работает репортером? Не употребляет заменителей молока? Убежденная холостячка? Приезжает домой на праздники и торжества вроде свадьбы, но о себе предпочитает не распространяться.

Сквозь поднимающийся туман я вижу за окном три репортерских микроавтобуса. Журналисты сидят на краю тротуара с бумажными стаканчиками кофе в руках. Рядом с ними коробка пончиков из «Данкин Донатс» – завтракают все вместе.

– Ты заглядывала на «Фейсбук»? – спрашиваю я. – До чего же там дикие посты о Греге, такая мешанина. Все эти осуждающие комментарии по поводу его писем… и сразу, как только речь заходит об убийстве, те же люди пишут: Какой кошмар. Светлая память. Такой прекрасный человек. – Я мотаю головой. – Ну и лицемеры.

– Помнится, хакер говорил то же самое? Назвал всех лицемерами?

Я резко поднимаю голову.

– Где ты это слышала?

– Читала в новостях.

Господи, как все переплелось: хакерская атака, интрижка Грега, его убийство. Как во всем этом разобраться?

– Тебе пока не разрешили его увидеть? – спрашивает Уилла.

– Кого?

Сестра смотрит на меня так, будто ей неловко, и опускает голову, как бы говоря: кого же еще? Я вздрагиваю.

– С тех пор, как его увезли в больницу, нет. Они делают вскрытие. Хотя я не понимаю зачем. Он же явно умер от потери крови, получив колотую рану. Что еще они там надеются найти?

– Возможно, они хотят понять, чем была нанесена рана. Ведь орудие убийства не найдено, так? А может, выяснить, не принимал ли он каких-то препаратов. Не был ли пьян.

– И что, зарезал сам себя? – Я вздыхаю. – Не самый простой способ самоубийства. Я до сих пор так зла на него. Из-за этой переписки.

Уилла отводит глаза. А мне становится стыдно, хоть я и знаю, что причин для этого нет. Все читали эти письма, включая, возможно, мою девяностодвухлетнюю бабушку в пансионе для престарелых.

– Что Грег тебе об этом говорил? – спрашивает она.

– Что в глаза не видел эти письма. Он считал, что кто-то взломал его ящик и закачал письма в папку с удаленными сообщениями.

Уилла недоверчиво смотри на меня.

– Пусть Грег покоится с миром, но готова поспорить: любой мужчина, которого застукали с любовницей, сказал бы то же самое.

– Знаю. Но я уже сама не уверена, что виню его в измене. У нас был… кризис отношений.

– Серьезно? – Уилла удивлена.

– В последнее время мы совсем перестали друг друга понимать. Все, что мне в нем нравилось, стало раздражать. Он был таким циничным. Вечно все ему было не так. Абсолютно все и всегда. И он стал так же относиться ко мне.

– Хм, – реагирует Уилла.

– А я месяцами все это глотала, притворяясь, что все в порядке. Я не говорила: «Эй, Грег, хватит брюзжать! Ты меня достал уже». Нет, я просто… тихо кипела. И только в Филадельфии на меня снизошло озарение. Я поняла, что должна это прекратить. – Я вздыхаю. – Но, боюсь, было уже поздно.

– Филадельфия? А что случилось в Филадельфии?

Голова у меня мутная, как у пьяной. Боже, я ведь чуть не проболталась Уилле про Филадельфию.

– Там случился тревожный звоночек – надо меньше пить, – увиливаю я от ответа. – Домой я возвращалась с твердым намерением все исправить. Или хотя бы поговорить с ним. Пару месяцев назад я предлагала ему пойти к семейному психологу, но… – Я опускаю глаза. – А потом я увидела эти письма, и… – развожу руками.