– Вы здесь по делам? – безразлично спрашиваю я.

Он поднимает ладонь, как бы останавливая меня.

– Да ладно. Мы с вами об этом будем разговаривать?

Я с недоумением смотрю на него.

– Простите?

– Мы в гостинице. Не знаем друг друга. Можно, конечно, затеять скучную беседу, а можно поговорить о том, что нам по-настоящему интересно. – Он откидывается назад, скрестив на груди руки. Красивые руки, отмечаю я. Мускулистые. На руке, которую я не пожала, нет обручального кольца.

– А что в вашем понимании интересный разговор? – спрашиваю я. – О политике? О глобальном потеплении? О системе здравоохранения?

– Предлагаю поговорить о том, кем мы на самом деле хотим быть. – В его глазах вспыхивает огонек. – Я играю в эту игру в поездках. Не так уж часто нам представляется шанс побыть не собой, а кем-то другим, правда? Я скажу вам не откуда я на самом деле, а откуда хотел бы приехать. А вы не говорите, кем работаете, а признайтесь, кем хотите быть в самых смелых мечтах.

От лампы Тиффани (возможно, это даже не подделка) по мраморной стойке разбегаются разноцветные зайчики. Сквозь панорамные – от пола до потолка – окна видны крыши города, но снаружи слишком холодно, чтобы хотелось выйти. Мне на ум приходит строчка из «Элинор Ригби», любимой песни моей матери. Там героиня на людях надевает лицо, которое в остальное время хранит в банке. А кем становится Элинор, когда она не обязана быть собой? И кем становлюсь я, когда мне не нужно быть Кит Мэннинг-Страссер?

– Интересно. – Я слегка отодвигаюсь. – Вот только сегодня, боюсь, я не блещу фантазией.

– А речь не о фантазии. А о том, чтобы заглянуть в себя. Знать себя. Хотите сказать, что вы себя не знаете?

Тихая, ненавязчивая электронная мелодия, звучавшая фоном, заканчивается, и начинается новая. Хочется сказать ему: Кит Мэннинг-Страссер не ведет подобных разговоров. Но вот вопрос: действительно ли я себя знаю? Знаю ли, чего хочу?

Мысленно перебираю свои достижения. Тут же в памяти всплывают и все ошибки, и неверные шаги, которые я делала. Оказывается, я нередко притворяюсь, постоянно о чем-то умалчиваю. В голове мелькают мысли обо всем, чего я хотела, достигла и лишилась.

– Отлично, – говорю я медленно, еще даже не осознав всего этого. Поудобнее устраиваюсь на табурете и задаю вопрос: – Так откуда вы приехали, Патрик?

– Из городка на юге Франции, – отвечает он, блеснув глазами. – Он славится своими лимонами. А вы?

– Из Марракеша, – отвечаю я, потому что действительно была там однажды с родителями. У отца был творческий отпуск… За несколько лет до того, как меня вызвали в морг, чтобы я опознала изувеченное тело матери. Пьяный водитель врезался в ее машину на скорости девяносто миль в час. Я вспоминала Марракеш как самое волшебное место, какое когда-либо видела. Всегда мечтала вернуться туда, но, хотя у моего нового мужа достаточно денег на такую поездку, он считает этот маршрут слишком экзотичным. – А вы чем занимаетесь?

– Я летчик-метеоролог. Летаю в эпицентр ураганов, – ответ следует быстро, как будто он так уже отвечал. – По выходным участвую в профессиональных гонках на ретроавтомобилях. В основном в старых городах, где много извилистых улиц с крутыми поворотами.

– Значит, вам нравится опасность. – Я гоняю кусок льда по дну стакана. – Встряски.

Его бровь снова поднимается.

– Можно сказать и так. А чем вы занимаетесь, Кит?

Вспоминаю «Криминальное чтиво», которое мы с сестрой Уиллой до одури смотрели в старших классах, особенно в течение нескольких месяцев после гибели мамы.

– Я – хранительница смысла жизни. Сейчас, вот прямо сейчас он у меня в номере, в коробке, и я должна защищать его ценой жизни. За это мне, кстати, очень хорошо платят.