– Эх, Гена, Гена, – так и застыли соседи.

– А ему, смотрите ка, всё равно.– Да, по барабану.

– Горе луковое. Совсем мозги пропил.

– Или отшибли.

– Да теперь уж без разницы. Всё одно: дурак дураком.

Геннадий с достоинством молчал, невозмутимо продолжая что-то пить и чем-то закусывать. Друзья его делали тоже самое, глядя на него, старались, подражали. Где же вот так оторваться, если дома нельзя? Только здесь не ленились ребята, как будто специально для этого в общагу и приходили.

И вот стоят они в прихожей, дружки его, втроём. Все колоритные такие персонажи, со следами побоев, с множеством разнообразной глубины и формы шрамами, кривыми от переломов носами. Стоят они, такие совсем молодые, около тридцати, плюс-минус, не больше, а выглядят как старики. Стоят, поддерживая друг друга, чтобы не упасть, в то время как соседи пытаются их вразумить, направить на путь истинный, а они… Едва стоят, смотрят на всех, ухмыляются, гадят прямо под себя и ржут как кони от восторга. А по их и без того грязным штанам течёт что-то жёлтое, сильно и плохо пахнущее, течёт прямо на пол, задевая в процессе и ковёр и чистую обувь, оставленную соседями в прихожей. Течёт. И что делать? А ничего. Терпеть.

Да, все сходились во мнении, что таких шумных мероприятий с такими обильными возлияниями, битьём мебели и посуды, драками по ночам… не видели даже в той старой общаге, где видели, казалось, много всего. Тяжело было и ребятам, что так рьяно веселились, и соседям немало доставалось. Не спали, невозможно было заснуть, да и страшновато, когда за тонкими стенами творится такое. Полицию вызывать бесполезно. Не любят они приезжать на такие вызовы. Пока, как говорят, «ничего не случилось». Пока кровушки нет. Не любят. Профилактические же и назидательные беседы – проблемы жильцов, что волею жестокой судьбы оказались по соседству с такими ребятами.

Так что местной звездой Геннадий стал быстро, как в прямом, так и переносном смысле. В газетах о нём пока не писали, да и по телевизору его, правда, не показывали, но всякое может быть. В общаге только и говорили о нём, обсуждая его поведение, осуждая родственников, что оставили его одного, переложив все свои проблемы на соседей, вынужденных терпеть его бесконечные пьянки-гулянки. Даже ту милую женщину Светлану, что комнату ему продала, недобрым словом вспоминали, а при встрече на улице и выговаривали ей всегда. Вот так ей тоже досталось, хоть и не виновата она была.

А однажды Геннадия нашли на лестнице. Соседи обнаружили его окровавленного, лежащего без одежды между четвёртым и пятым этажом, с признаками насилия. Кто что сделал? Гена молчал. Может тюремщики постарались, что на четвёртом комнаты снимали. Много их там было: и женщины, и мужчины.  И в гости он к ним захаживал, и выпивали вместе.  Так Геннаша умудрился и их всех достать. Начались конфликты. А они, понятное дело, терпеть такое не могли. Так что не дошёл он тогда до своей комнаты, что была на пятом этаже. Оклемался он вскоре, но изменился как-то, молчал всё время, да компаний никаких у себя больше не собирал. Ни разу. Да и тихий такой стал. Не узнать.

А вскоре слухи поползли, что Гена, якобы, с криминалом связался, стал работать на них. Все в шоке, как водится были, но это по началу, потом успокоились. А что? Доказательств то никаких. Живёт себе человек. Ведёт себя спокойно, даже слишком. Да, не работает. Ну и что? Это его личное дело. И как жить, и чем заниматься. Ко всему можно привыкнуть, и к этому тоже можно, если не думать, не вникать. Где уж тут разобраться, особенно вот так, со стороны.