По телеку бодро рапортовали, как чисты стали реки, как восстанавливается амазонская сельва, и как в горах Шварцвальда снова увидели медведя, в первый раз за последние двести лет. Только Мишке на это было плевать. Он и знать не знал, что это за Шварцвальд такой и где он вообще находится. У них в школе не проходили географию, ее отменили за ненадобностью. Мама говорила, что это где-то далеко на западе. Тогда что от него толку, если в те горы не сунуться. Мусульманские анклавы уже поглотили Фрайбург и Штутгарт, и туда ходу нет, если только ты не получил официального приглашения, а твоя спутница не была одета в черное с головы до ног. В тех местах жили особенно суровые парни, в отличие от Гамбурга, где порядки оставались немного попроще. Там женщины могли обойтись одним платком на голове. Впрочем, простота эта была весьма относительной. Попытка выйти на улицу с непокрытой головой или без креста, нашитого на одежду христианина, стала бы суицидальным безумием. Примерно таким же, как объявить себя в тех землях атеистом.

Ребята тусовались на обычном месте, на бывшей спортплощадке, на которой уже давно никто не занимался спортом. Незачем стало беречь здоровье. До Зазеркалья как-нибудь доскрипишь, и ладно. А там до хронических болячек еще не додумались.

– Привет, парни! – Мишка хлопнул по протянутым ладоням. – Какие делишки?

– Да никаких, – ответили ребята. Томас, Вольф и Гельмут. Они с первого класса вместе. – Херней страдаем, как обычно. Сам-то как, Михель?

– Дерьмово, – честно признался Мишка. – Деньги очень нужны.

– В очередь становись, – смачно сплюнул Томас. – Сразу за нами.

– Я серьезно, – сжал скулы Мишка. – Матери совсем плохо. Страховку отобрали.

– Да, проблема, – покивали ребята. – А в Зазеркалье она, значит, не хочет перебираться?

– Не хочет, – понурился Мишка. – Да и я не хочу, чтобы ее туда досрочно…

– И мои предки тоже туда не хотят, – признался Томас. – Молятся каждый день, представляешь? Я просто охренел, когда в первый раз увидел. За моим папашей такого сроду не водилось.

– А мои ждут, не дождутся, когда на эвтаназию идти надо будет, – легкомысленно махнул рукой Вольф. – Задолбала, говорят, эта жизнь. Пищевые брикеты, город этот сраный… Они прочитали где-то, что там лет за двести реально на серебряный аккаунт скопить. А что такое двести лет, когда ты бессмертен! Отец ржет, как конь. Говорит, у матери хоть там задница поменьше будет. Только ради этого, мол, и стоит после смерти пахать.

– Нет, – признался Мишка. – Моя туда ни в какую не хочет. Вот и ищу теперь, где бабла срубить. Быстро и много.

– Это только если у Бехара, – хохотнул Томас. – Ишаком поработать.

– Что еще за Бехар? – насторожился Мишка.

– Ты не слушай его, – поморщился Вольф, коренастый светловолосый крепыш. – Он у нас совсем дурак, и шутки у него тоже дурацкие.

– Что за Бехар? – с нажимом переспросил Мишка. – И что это за работа такая, ишак?

– Албанец это, – неохотно пояснил Гельмут. – Дурью барыжит по-крупному, а ишак – это курьер. Ты, Михель, забудь то, что я сказал. Не дело это. Если примут с наркотой, тебе конец. Сядешь на два года, а как выйдешь, социальный рейтинг до нуля опустят. Потом еще одна отсидка, а потом, здравствуй, Красный мир. Да твоя мать с ума сойдет, я же ее знаю.

– Да-да…, – рассеянно ответил Мишка, который уже никого не слушал. – Я пойду, парни. Мне тут забежать кое-куда надо.

– Она симпатичная хоть? – с любопытством спросили ребята.

– Ничего, – хмыкнул Мишка, который считался в этой компании экспертом по телкам, потому что был единственным из всех, кто потерял невинность.