Память Юргенсона хранила многое из прошлого, но это было давно, а теперь он смотрел по сторонам с чувством крайней брезгливости.

– Ну, мистер Юргенсон, может, все же начнем разговор? Вам ведь, наверное, хочется ночевать дома, а не в камере?

– Ты чего уперся, сынок? – спросил Юргенсон молодого следователя с лицом, как у хорька, и такого же суетливого. Он то перекладывал с места на место папки, то прятал авторучку в карман и доставал другую. То отодвигал стул, то придвигал его.

– Мне интересно услышать от вас, что произошло в ресторане «Павлин», мистер Юргенсон, и кто привел в действие бомбу? Кто дал указание взрывать ресторан?

– Ты что, дурак, парень? Ты думаешь, что я взорвал ресторан, находясь внутри него?

– А вы напрасно кидаетесь оскорблениями, мистер Юргенсон. На вас висит обвинение в терроризме, а тут никакие адвокаты не помогут и никакие деньги не сыграют никакой роли.

– Где мои адвокаты, кстати?

– В делах о терроризме следствие имеет право на свое усмотрение ставить вопрос о контактах подозреваемых с адвокатами.

– Ты взятку из меня выбиваешь, что ли?

– С чего вы взяли? – усмехнулся хорек.

– Ну ты же сам сейчас говорил – никакие деньги не помогут. А это прямой намек, я же вашего брата казенного немало повидал. Если про деньги заговорили, готовь конверт…

– Я не из таких, мистер Юргенсон, – заверил следователь, хотя его глаза говорили об обратном.

– Ладно, сколько ты хочешь? Пять сотен хватит? – спросил Юргенсон, в упор сверля следователя взглядом.

– Давайте вернемся к нашему делу, – сказал тот, в который раз перекладывая на столе папки.

– Ну давай вернемся, только у меня ранение. – Юргенсон показал на заклеенный пластырем лоб. – А врачу меня еще не показывали, хотя обязаны, это я и без адвокатов знаю. Если мне станет плохо, я подам на тебя в суд. Не на следственный отдел, а именно на тебя – персонально! Скажу, что именно твое личное плохое и предвзятое отношение, ну и прочие бла-бла-бла. И вот тогда ты попрыгаешь, как таракан на сковородке!

– Вы не сможете предъявить мне лично ничего серьезного, мистер Юргенсон, – сказал следователь и, резко поднявшись, подошел к стене, чтобы прихлопнуть папкой мокрицу. Затем вернулся на место. – У вашего иска не будет никакой судебной перспективы.

– А мне эта перспектива не нужна, – сказал Юргенсон и ухмыльнулся. – Я просто немножко побросаю дерьма в твой послужной список, и мой иск к тебе с его формулировочкой будет лежать в твоем личном деле до пенсии, врубаешься?

Начиная понимать, куда он клонит, следователь выпрямился, на его заостренном личике появилось беспокойство.

– Я же ваш народец хорошо знаю. Вы же друг дружку подсиживаете и дерьмом обливаете при каждом удобном случае, потому что генеральских должностей мало, а желающих попасть на них – выше крыши.

– Я… запрещаю вам говорить со мной в таком тоне.

– Значит, сдаешься, да? Зови адвоката, теперь уже можно.

– Нет, мы должны довести допрос до конца, – упрямился хорек, но уже из последних сил. Юргенсон видел это.

– В таких случаях, приятель, принято советоваться с более опытными товарищами, – подсказал он следователю. – Но для этого нужен повод, чтобы выйти. И я тебе его дам. Своди меня в сортир, мне отлить нужно.

– Нет. Расскажите все, как было, свожу в сортир…

– Я сейчас нассу прямо здесь в штаны, а потом скажу, что ты надо мной издевался. И это тоже пойдет в твое личное дело. Отведи меня в туалет, а сам тем временем попроси замену.

– Хорошо, – после паузы произнес следователь. – Я отведу вас в туалет, мне эти запахи здесь ни к чему.

– Тем более что они тут уже есть, – добавил Юргенсон.