Я решительно переключила телевизор на просмотр магнитофона. Пока шла перемотка ленты к началу, я бросила магические кости:

16 + 6 + 36.

«Вы столкнетесь со злом, пытаясь защитить других от бесчестья».

Интересно. Я никого не собираюсь защищать от бесчестья! Наоборот, я собираюсь отдохнуть пару недель на берегу теплого моря и мечтаю, чтобы меня оставили в покое хотя бы на это короткое время. И начну я свой отдых прямо сейчас, чего бы мне это ни стоило!

Я яростно ткнула пульт управления в сторону видеомагнитофона, нажимая на кнопку пуска.

Но от судьбы, как видно, действительно, не уйдешь. На экране телевизора появился злополучный пустырь с распятой на столбе девушкой. Второпях я поставила кассету с записью одного из первых репортажей об этом преступлении.

Дальнейшие свои высказывания по этому поводу я опускаю, как не выдерживающие никакой, даже самой снисходительной цензуры.

Мой нецензурный монолог был внезапно прерван звонком у входной двери. Открыв ее, я обнаружила у своего порога того, кого ожидала увидеть менее всего на свете. Застенчиво моргая длинными ресницами, передо мной стоял Николай Горобец собственной персоной.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался мой посетитель, – вы Татьяна Иванова?

– Я, – мой ответ последовал совершенно машинально.

– Мне посоветовал к вам обратиться один знакомый. Дело в том, что я оказался в очень неприятной ситуации…

– О ваших неприятностях в настоящий момент осведомлены как минимум миллион человек, а через… – я посмотрела на часы, – через одиннадцать минут узнает еще миллионов сто. Так что, господин Горобец, избавьте меня, пожалуйста, от излишних подробностей, а заодно и от своей персоны. Не в моих правилах получать вознаграждение за поимку преступников таким простым способом, как элементарный донос.

– Но я не преступник! – в отчаянии воскликнул мой собеседник. – Я никого не убивал! Меня решили ложно обвинить в этом, потому что не хотят искать того, кто сделал это на самом деле!

Что ж, весьма похоже на нашу милицию. В голосе этого высокого крепкого парня было столько отчаяния, что я не выдержала. Женское сердце – не камень. Шагнув в сторону, я сделала рукой приглашающий жест:

– Ладно, заходи, пока соседи не сбежались. Не хочу, чтобы кто-то перехватил причитающуюся мне награду.

Вошедший в прихожую Горобец при этих словах бросил на меня такой испуганный взгляд, что мне пришлось его успокоить:

– Шутка, – сухо пояснила я. Горобец изобразил на лице жалкое подобие улыбки.

«Дура! – мысленно выругала я себя. – Нашла над кем шутить! Как бы он у меня тут в обморок не упал».

Горобец настолько не был похож на хладнокровного, жестокого и циничного убийцу, что у меня сразу появились сильные сомнения по поводу его виновности.

Он прошел в гостиную и, повинуясь моему приглашающему жесту, осторожно присел на краешек дивана.

– И давно вы ударились в бега? – поинтересовалась я, усаживаясь в кресло напротив.

– Вчера вечером.

– Почему?

– Испугался.

– Чего?

Горобец замялся, опустил глаза и прошептал:

– Боялся, что в милиции меня будут бить.

– А с чего это вы взяли, что в милиции бьют? Вы уже имели с ней дело?

– Нет, что вы! Рассказывали знакомые, да и в газетах об этом пишут.

Действительно, мы уже дожили до того, что о пытках в милицейских застенках, с одной стороны, можно писать, но, с другой, можно не обращать на это внимания. Долго такое состояние неустойчивого равновесия длиться, конечно, не может. Остается только гадать, в какую сторону качнется маятник: запретят об этом писать или все-таки начнут с этим бороться.

– Зачем вы пришли ко мне? – продолжала я свой импровизированный допрос.