– А пошёл он…

Подполковник побагровел, выдавая взаимное прекрасное знание языка вероятного противника, с которым хотя и на выгодных Америке условиях, но вынужденно пришлось объединиться. Подошёл вплотную. Тыча сигарой Егору в грудь, процедил:

– Ты – ещё раз!

Буерашин не сразу понял, что команду, уже не церемонясь и не играясь в военную тайну, отдали на его родном языке. Не ведая о последствиях, шагнул навстречу американцу, спасательным жилетом сминая его сигару.

– Ещё раз тыкнешь, смою через клозет за борт. – И свою сигаретку, хоть и тонкую по сравнению с американской, но выставил навстречу белоголовому орлану, распластавшему крылья над карманом кремовой рубашки подполковника. Интересно, сам-то он хоть знает, что эта птица всего лишь венчает пищевую цепочку североамериканского региона? Пищевую, сэр! – Это ты тоже, надеюсь, понял.

Ещё как понял! Глаза вспучились, налились кровью, потом сузились в щёлочку. А Егору что бык, что японец. Ему ни вожжа под хвост не попала, ни водки он не перепил, ни на солнце не пережарился. Просто когда воду греют, она поневоле начинает кипеть. А Олич, который мог бы осадить, работал на другом судёнышке.

Так и замерли, сжав кулаки, на палубе иракского кораблика советский старший лейтенант и американец в подполковничьих погонах. Иракские рыбаки ждали своей участи на носу судна, зато разведзвери ГРУ вмиг разделились: одни оказались за спиной взвившегося сотоварища, другие – у подполковника. Вскинулись автоматы. Бунт. На чужом утлом судёнышке, на чужой войне СССР, похоже, впервые за годы перестройки выпростал коготки. «Наверх вы, товарищи…»

Сумасбродного демарша тем не менее оказалось достаточно, чтобы янки дрогнул. Несмотря на кружащие в воздухе вертолёты, главенствующую должность, не посмел перепроверить трюмы или послать лейтенанта туда же, куда сам только что был отправлен. Мертвецки бледные рыбаки-контрабандисты-оружейники глядели на Егора, как на Бога, и он сказал себе: никогда, нигде и ни перед кем больше не опущу голову. Я – советский офицер и сын партизана. И плевать на иное.

Усмехнулся американцу: и на тебя плевать тоже. Это в старости подумал – и забыл. В молодости же сказал – и сделал!

Хотя в действительности Егор сплюнул за борт. Всё же хотелось, чтобы снаряды дошли до Ирака.

А вот брызги полетели по закону ветра: его за выходку, естественно, по головке не погладили, из Персидского залива срочно отозвали. Готовился к худшему, однако вместо международного разноса ему пусть и втихаря, но бросили на погон ещё одну звездочку – ходи капитаном.

Так поверил, что даже среди руководителей остаются люди, отстаивающие интересы Отечества.

При расставании Олич всунул в «дембельскую» сумку Егора перламутровую ракушку и пластмассовую ящерицу, в хвосте которой располагалась точилка для карандашей.

– Передай сеструхе.

На ракушку Буерашин внимания не обратил, но ящерку удивлённо повертел в руках. Командир успокоил:

– У Иры сейчас фамилия такая – Точилкина. Коллекционирует.

– Убью, – пригрозил «каплею» уже из Москвы Егор, когда встретился с Ирой у фонтана перед Большим театром. Миниатюрная, точёная, с белыми волосами по плечам – наверняка Бог минимум трижды поцеловал при рождении! А он – «сеструха»…

– Вам, – Егор вытащил из сумки подарки.

Ира по-детски хлопнула в ладоши и сразу же приложила ракушку к уху. И лишь услышав шум Персидского залива, спохватилась:

– Как Максим?

– Приказал сводить вас на кофе, – не моргнув глазом, соврал Егор.

Ира посмотрела на часы, сложила в мольбе ладошки, сделала бровки домиком:

– Если я опоздаю на работу, меня уволят.