Когда я немного отошел от новых знаний и вылез на пристань, мама стирала одежду, а Ида развешивала рыбу на лодке. День, казалось, был обычным. Но что-то настораживало меня, что-то было не так, как всегда. Мальчишки из рода Дор махали мне с соседней пристани и звали жестами к ним, но я не хотел играть, я не хотел ничего. У меня были еще вопросы и мне нужны были ответы сию минуту. Немедленно. Мне казалось, что если я их не получу, моя голова разлетится на тысячу брызг. Но по настрою мамы и сестры было понятно, что никто говорить со мной об этом больше не будет.

С виду картина была обычная. Семья трудится на пристани у лодки. Но в голове у каждого члена нашей семьи бушевал ураган мыслей, я это чувствовал. Мамины мысли печалили особенно, она ведь теперь была не только днем связана правилами и законами, но и вечером не могла распоряжаться собой. О чем думала Ида, я не знал. Но понимал, что она не из тех, кто с легкостью подчинится чьей-то воле. Это понимала и мама. Что, собственно, ее беспокоило не меньше, чем мысли о рыжем человеке. За любую выходку нас могли выгнать. И это маму пугало куда больше круглосуточного смирения.

В таких мыслях прошел день. Мы обедали молча, и только маленькая Маар весело играла водорослями в тарелке. Раньше бы мама ее пожурила за это. Но теперь как будто она и не видела младшую дочь. Я лег спать рано. И был рад тому, что сон меня забрал очень быстро. Я не хотел видеть лица мамы и сестры, когда они отправятся в Пляс. И так было понятно, что они идут туда с тяжелым сердцем, и даже приближение времени приема лекарств маму не радовало. Ночью я ощутил, что младшая сестра подползла ко мне и залезла под мое одеяло. Обычно она приползала к маме, зимние ночи очень холодны, а в лодке со времен прошлого ремонта образовались большие щели. «Если нам повезет», – говорила мама, – «этим летом нашу лодку будут ремонтировать, и мы не будем мерзнуть в следующую зиму».

Маар пригрелась около меня и засопела. Ни мамы, ни сестры в лодке не было. Наверное, остались в Плясе до утра, чтобы не нарушать правила о хождении по ночам. Я согрелся рядом с сестрой и заснул.

И пока я спал, обнимая младшую Маар, что-то случилось. Что-то страшное, что-то ужасное. То, что я не мог объяснить и, тем более, представить в страшном сне. Что это было, я не знал. Но с первыми лучами солнца мою семью с позором выгнали из поселения Гай. От нас отреклись, нас стыдились. Мне было не понять всего, что произошло этой ночью. Я нуждался в ответах на свои вопросы, я хотел знать, за что?!

За что меня лишили друзей? За что у меня отобрали мои любимые пристани, привычный уклад жизни и уверенность в спокойном завтрашнем дне. А главное, я не понимал, за что у меня отобрали веру в людей, которые еще недавно были нам рады, а сегодня с озверевшими лицами закидывали рыбьими головами?

7. Не так страшна была наша вина, как наказание.

Я сидел возле мамы в отвязанной лодке, и река нас уносила всё дальше от тех мест, где я родился, радовался, переживал, а главное, верил во что-то и стремился чего-то достичь. Кто я теперь, что за песчинка в этом мире, и насколько я крошечен и неопытен. Мне только предстояло узнать. Я сидел с закрытыми глазами возле мамы и сестры, так шло время, оно тянулось или летело – мне не было понятно. Жизнь перестала иметь смысл. Я никогда не стану рыбаком и не буду иметь своего улова, не прославлю род Ра, не узнаю вкуса лекарства… Такие мысли кружились вихрем в моей голове. Сколько это длилось, я не знал. Но в конце концов Маар сказала:

– Я хочу кушать.

И мама, встав со своей перины, подошла к входной двери.