Народ с утра катался на горных лыжах, а после обеда слушал и обсуждал доклады. Всему хорошему рано или поздно приходит конец, и надо собираться и возвращаться в Москву. Обычно институтский автобус нас отвозил прямо в аэропорт в Тбилиси. Но однажды так получилось, что уехать в Тбилиси можно было только за день до отлета в Москву. Надо там переночевать.

А у Лени Межова в Тбилиси была родня, и он любезно предложил мне остановиться у них. Утром я уехал в Тбилиси. Сам Леня задержался, но должен был прибыть туда к вечеру.

Приезжаю в Тбилиси, снабженный адресом: улица Клары Цеткин, дом такой-то. Иду туда. Спрашиваю, никто даже и не слыхал про Лениных родственников. Ну, думаю, ошибся номером дома. Прочесываю всю улицу. Ничего. На спине тяжелый рюкзак, в руках горные лыжи. А в конце февраля в Тбилиси погода как у нас в Москве в мае. Обливаясь потом, присаживаюсь на какой-то камень, закуриваю, и тут в голову приходит мысль: Леня перепутал – улица-то, наверное, не Клары Цеткин, а Розы Люксембург. Смотрю на карту. Город Тбилиси расположен на двух берегах реки Куры, и улица Клары Цеткин на правом, а Розы Люксембург – на левом берегу Куры. Делать нечего, беру лыжи и иду на левый берег. Уже вечереет. Обхожу всю Розину улицу – и опять ни Лени, ни его родни. Вдруг на перекрестке с каким-то переулком слышу веселые голоса… узнаю голос Лени, поднимаюсь по лестнице, за столом сидит Леня среди своей родни и радостно спрашивает:

– Как ты меня нашел??? Ведь это улица Карла Либкнехта…

В Бакуриани все жили в Доме физики – четырехэтажном строении, где размещался приезжий люд, а внизу была столовая и конференц-зал. Иной раз мест не хватало, и молодежь, то есть нас, отправляли жить в лабораторный корпус – так назывался обшарпанный сарай во дворе. В один из приездов жили мы там втроем с Гришей Воловиком и Сашкой Дюгаевым. Спали в большой комнате. Днем на улице все таяло, ночью подмерзало, но не сразу, и с потолка в нашей комнате капало. Нас это не сильно смущало, и, отходя ко сну, мы обычно вели длинные разговоры на разные темы. Это сейчас, в старости, нам кажется, что все уже ясно, что почем и кто чего стоит, а тогда каждый из нас еще не был одет броней «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Обсуждалось многое, скажем, подход к науке.

Дюгаев, со свойственной ему горячностью, доказывал Грише, что физика – наука конкретная. И грош цена научному результату, если он не доведен до числа, до прямого выхода на эксперимент. Гриша же спокойно возражал, что общие теории более важны, ибо они отсекают то, что может быть, от того, чего в принципе не бывает.

Разумеется, оба были правы. С потолка меж тем постоянно капало, и в этот раз прямо на Гришку, на что он не обращал внимания, укрывшись своим драповым пальто. Когда полемика утихла и мы начали потихоньку засыпать, Гриша вдруг встал, с грохотом отодвинул свою кровать в сторону от капели и улегся вновь. Только он успел проделать это и укрыться своим изрядно подмокшим пальто, как от потолка оторвался огромный кусок штукатурки и грохнулся на то место, где только что стояла Гришина кровать… Проникшись уважением к Грише, вовремя распознавшему намек свыше, мы отошли ко сну.

С утра до научных заседаний мы много гуляли по окрестностям и как-то раз дошли до соседнего греческого села. Греки эти сбежали в Грузию из Турции во время очередной резни. Кто-то нам рассказал, что в лесу неподалеку от этого села есть горячий источник. Конечно, мы не могли упустить возможности искупаться зимой. Шли мы туда по пояс в снегу. Пришли, увидели яму, из которой шел пар, а на стенках – о чудо! – сидели и квакали лягушки. Разделись, полезли купаться. Вода была не сильно теплой, на обратном пути изрядно замерзли. Но тут, при входе в село, какой-то добрый самаритянин, заметив наши синие лица, пригласил к себе в дом. Дальше – больше. Закон гостеприимства на Кавказе неумолим, нас пригласили к столу, пришли соседи и родственники. Женщин за столом не было, еду с кухни носили и прислуживали за столом молодые парни и мальчики. Только когда стол был накрыт, на минуту вошла мать семейства, посмотреть, все ли сделано как должно. Потом ели, пили, произносили тосты. Греки рассказывали про свое житье-бытье, жаловались на притеснения со стороны грузин. Затем нас отвезли в Бакуриани. В центре деревни, как обычно вечером, было полно молодежи. Еще не остыв от застолья, Сашка Дюгаев подошел к какому-то местному парню и с ходу залепил: