Любава остановилась перед входом в деревянную церковь и задумалась, нужно ли стучать или нет. В конце концов решила, что не нужно. Приоткрыла дверь и юркнула в темный притвор.

В дальней части храма перед иконостасом священник беседует с прихожанином, в котором девушка узнает местного пьяницу Андрея Евстафьева. Заметив ее, мужчины оба замолкают.

– Заходи, красавица, – ласково улыбается Власий.

Любава пятится обратно в притвор:

– Я попоздней лучше.

– Я уже ухожу, – на пути к двери Андрей игриво улыбнулся ей, как обычно, не разжимая губ.

Не бывшая прежде в православном храме, девушка рассматривает диковинное убранство. По дороге к алтарю она застывает перед фанерным коробом со стеклом спереди. На стекло, как в музее, где она никогда не бывала, приклеена пожелтевшая табличка:

Внутри короба пара упомянутой обуви ничем, кроме ветхости, не отличается от той, что зимой носят в ее селении все от мала до велика, не считая модницы Умилы. Перед реликварием в медном подсвечнике горят несколько свечей.

Настоятель дожидается ее перед иконостасом с сочувственной улыбкой.

– Хоть сама жива осталась, спасибо Господи.

– Невзору еще спасибо: неделю травами отпаивал. Коль не он, померла бы, – с этими словами она достает со дна корзинки горшочек с ручной росписью из косых крестов и ромбов с точкой посередине. – Мед от него принесла.

– Мне что ли? – Власий с удивлением поглядел на нее.

– Передать для Никитки велел, чтоб не хворал.

– Благодарствую, милая. Посуду верну, – священник бережно принял горшок из ее рук, и теперь держит его перед собой за две ручки и не знает куда пристроить.

Взгляд широко распахнутых Любавиных глаз движется по ликам святых на иконостасе. В алтарь ведут три двери: две боковые – без росписи, а на створках большой срединной изображены два крылатых мужа, похожие на того юношу, которого она видела в своем сонном видении. Один из них держит кубок с вином, а другой – старинную книгу.

– Еще чего хотела с меня?

Перед тем обернувшись на всякий случай к выходу, Любава наклоняется к уху настоятеля церкви св. Дионисия и шепчет:

– Просьба у меня к вам есть, святый отче. Тайная.

Хвостище длинный: сразу понятно, что не кошка, а кот, и масть чудная: белый в крупных рыжих пятнах. Лекарь Невзор Асич видал коров такой расцветки у соседей, но котов – ни разу. Лапы с животом у него покрывала пушистая шерсть, но спина, голова и хвост с жидкой, как усы старейшины Святовита, кисточкой на конце были почти голые, и только кое-где вверх завивались редкие и прозрачные волоски.

– Это кто такой?

– В магазин ходила в Малые Уды. Мимо пристани иду – слышу, мяучит кто-то, – начала объяснять Любава. – Покыскысала – прибежал. За мной так и шел до забора шаг в шаг, за всю дорогу не смолк.

Кот с жадностью накинулся на сырую неочищенную плотву, которую вынесла ему Любава к забору. Вместе с челюстями двигались огромные рыжие уши на плешивой голове.

Невзор внаклонку разглядывал несчастного зверя:

– Шкура гармошкой у него, значит, долго голодал. Хоть с виду и не сказать, что тощий.

После трапезы на зеленой весенней траве у изгороди осталась россыпь кровавой чешуи. Только теперь кот заметил Невзора, боднул морщинистым лбом резиновый сапог и ласково, по-домашнему замурлыкал.

– Ночью заморозки. Околеет, гунявый, на улице, – с горечью вздохнул лекарь.

Невзор был одет для леса: в старые армейские штаны и брезентовую куртку с капюшоном, на ногах – сапоги до колен. На плече висела котомка под травы. Лед сошел с Великой, а значит, пришло время собирать белену, пока не зацвела, и молодые ростки горечавки.