Позднее я написал:

Теперь я знаю, что это за пытка:

Держать себя в тугих тисках приличий.

Пусть это удаётся мне отлично,

Но кто бы знал, какая это пытка!

Едва-едва заметно она улыбнулась и поддала этим жару. Желание стало настолько болезненно-острым и напряжённым, что я уже не знал, как с этим справиться, как удержаться от мучительного искуса. Хотелось схватить её за оголённые загорелые плечи, притянуть к себе, впиться в её безмолвно просящие об этом губы… Но…

И это нельзя нам, и это…

О жизни такой ли мечтали?!

Придумав все эти запреты,

Счастливее люди не стали.

Как страстно, как обречённо-безнадежно хотелось нам такой невозможной малости – оказаться вдвоём.

Водитель автобуса тормознул немного резко.

Я и моя задремавшая спутница качнулись вперёд. Я почти коснулся своей «прекрасной незнакомки», почти…

На следующий день мы опять были на пляже.

Я сразу её заметил. Похоже, что и она искала меня взглядом. Её спутник увлечённо что-то рассматривал в бинокль. Возможно, выискивал кого-то получше своей подружки. Вскоре, однако, ему это надоело, и он начал играть в карты с соседями по топчанной лёжке. Мне показалось, что головой она подала мне знак, а затем пошла к воде. Я следил, как она всё дальше и дальше отплывала от берега. И понял: она приглашала меня поплыть за ней. Моя спутница плавала плохо, и я мог не опасаться, что она последует за мной.

– Пойду окунусь.

Уверенным кролем я нагнал её довольно далеко от берега.

– Здравствуй!

– Здравствуй!

Не нужно было больше ничего говорить. Мы взялись за руки и, одновременно сделав глубокий вдох, нырнули. Не глубоко, лишь бы не было видно, чем мы занимаемся. А мы пытались сделать то, что не смогли сделать вчера в автобусе – слиться воедино. Мы плотно переплелись руками и ногами и, отдаваясь безотчётному порыву, пытались поцеловаться. Ничего не получилось. Почти ничего… Наши губы всё же соединились, и, хотя поцелуй был скорее символическим, он всё же много значил для нас, подтверждая единство наших устремлённостей друг к другу.

– Умираю, так хочу тебя.

– Я тоже.

Мы снова нырнули. Я опустил её символический топик пониже и в чистейшей морской воде, пронизанной обильными лучами солнца, увидел красивейшую грудь на свете. Как мог я поцеловал это великолепие, а затем, повинуясь притяжению изысканнейших линий и легкого колыхания манящим волшебством наполненных объёмов, прижался лицом к этому нежному и трепетному чуду. Она обхватила мою голову руками и ещё сильнее прижала к себе. Я думал, что рехнусь. Чёрт бы побрал это море! Что бы я ни отдал тогда за крохотный уединённый кусочек суши для нас двоих! Я завёлся и уже готов был на всякие безумства. К счастью она лучше владела собой.

– Не дури. Утонем.

– Давай утонем!

– Зачем, милый, лучше придумаем что-нибудь.

Остатками здравого смысла я с огромным трудом взнуздал свои шальные чувства и, наконец, разум ко мне вернулся: «Она права».

– Давай расплывёмся ненадолго. Возможно, он снова взялся за бинокль.

Мы отплыли друг от друга метров на десять и с этого расстояния обменивались радостными взглядами и улыбками. Но долго быть порознь мы не могли и вскоре снова сплылись. Опять мы ныряли, обнимались и ласкали друг друга под водой, насколько это было воз-можно.

– Кто он тебе?

– Да так, здесь познакомились, пока тебя не было.

– Ты можешь его послать?

– Ну… могу, наверно. Но не уверена, что стоит.

– А для уверенности что нужно?

– Нужно знать, чего ты от меня хочешь.

– Я тебя хочу, и у меня осталось для этого максимум три дня.

– А потом?

– Потом я уже не буду себе принадлежать ни здесь, ни в Москве, куда уеду.

– Ну что ж, ответ честный и исчерпывающий. Видишь ли, я тоже тебя хочу, вот прямо сейчас бы тебе отдалась. Но три дня мне мало. Я уже не девочка, мне пора в тихую гавань. Есть у тебя тихая гавань для меня?