Тяну по чуть-чуть, чтобы леска не лопнула – поддается, затем легче пошло, затем я вдруг почувствовал упругое подрагивающее сопротивление, а затем!!! – удочку едва не вырвало у меня из рук. На самом конце удилища было сучковатое утолщение, оно-то и задержало скольжение дерева в руках. И тогда я вдруг понял, что ЭТО не коряга, что ЭТО – ОНА!!! – МЕЧТА, томящая сердце каждого мальчишки, держащего удочку в руках, – НАСТОЯЩАЯ РЫБА, редчайшая удача, рассказы о которой входят затем в нетленные антологии рыбацких историй. Весь я превратился в бухающее о ребра сердце. Только не упустить! Только бы Она не сорвалась! Только бы не разогнулся крючок! Только бы не лопнула леска! Я же просто умру, если это случится!!!

Быстрым круговым движением я намотал леску на правую ладонь – детская глупость. Леска была толстая, но по тому, как она врезалась в ладонь и пальцы, я понял: рыбина, что надо!

К моему удивлению и счастью резких рывков больше не было, но пару раз леска натягивалась так, что нужно было упираться пятками, чтобы не дать рыбине утащить меня в воду. Затем неожиданно и к великому моему облегчению, натяжение ослабло. Так, теперь, отходя от воды, нужно подтягивать рыбу к берегу. Тянется!

Тянется! Будто кто-то мне помогает и подталкивает рыбу сзади. Да и тянуть-то нужно всего несколько метров.

Теперь быстрее, быстрее, чтобы по инерции протащить рыбу через траву у берега. И вот! О великое мое счастье!!! До последнего мгнове-ния сердце моё томила и жгла неопределенность: что же там на крючке? Молнией мелькнула во время выуживания догадка – роб-кая надежда, но нет, не может быть… неужели ОН?! Но теперь я уже вижу: да, это действительно ОН – речной царь, кит донских наших речек – СОМ, СОМИЩЕ!!! Хищник, по странной прихоти позарился на кусочек обглоданного другими рыбешками червяка. Я хорошо его выудил. Он почти полностью был уже на берегу, и только концом хвоста мутил речную воду у самой кромки. Широкая плоская башка, такой же широченный рот, в верхней челюсти которого прочно засел крючок, шевелящиеся усищи, длинные, как шнурки от ботинок, и глазищи, выпученно и оторопело уставившиеся на меня – разве смогу я забыть когда-нибудь эту картину?! Коршуном кинулся я на это чудище, обеими руками ухватил его за жабры и, напрягшись, затащил во впадину за бугорком, чтобы окончательно отрезать ему путь к родной стихии. И уже, выпуская его из рук, я вдруг осознал, что ору, ору во всю силу моих неразвитых детских легких, из самого сердца выпуская победный вопль. Не зная, что и думать, бежали на этот вопль мои сорыбачники. А когда прибежали, то обомлели от изумления.

– Как же ты его выволок?! – Обретя, наконец, дар речи, спросил Витькин отец.

– Вот, выволок, – только и сказал я.

Сом был хорош. Вообще-то для наших мест рыба эта обычная. Временами попадались в сети неплохие экземпляры. На удочку их тоже ловили, но на донки, которые оставляли на ночь, наживляя на крючки подкопченных лягушек или куриные потроха. Но чтобы вот так, «в дурика», на совершенно не предназначенную для ловли сома снасть, да еще на куцый огрызок червя сома вытащил не деревенский даже, а городской сопливый мальчишка семи неполных лет!!! Такого в наших местах отродясь никто не помнил.

Охи и ахи длились долго. О продолжении рыбалки уже не было речи. Какое там! Витька с отцом заворожённо, а я еще и с неописуемой любовью, смотрели на пойманного речного раз-бойника. В тщетных попытках вернуться в родную стихию сом шевелил длинным хвостом и угрожающе раскрывал и закрывал свою широченную пасть. Я присел на корточки рядом и гладил его по покрытой слизью, гладкой, бесчешуйчатой спине, касался его шевелящихся усов и боязливо отдергивал руку, когда он раскрывал свою огромную пасть. Я готов был всего его расцеловать.