Когда простившись с педагогами, давшими выпускнику обязательное напутствие, я пожимал руки своим приятелям, к нам подошла Таня (она здорово похорошела) и отозвала меня в сторону

– Слушай, Никита, а давай снова дружить и переписываться, – хитро блестя глазами, сказала она, сунув мне в руку краснобокую мельбу*.

– А как же Сашка Петровский? – понюхал я душистое яблоко.

– Фи, – сморщила носик Таня, взмахнув пушистыми ресницами – У него только бабушка-революционерка. А у тебя такой папа!

– Вот она, настоящая дочь Евы, – подбросил я в руке библейский плод, совративший первого человека.

Но в ответ сказал, – хорошо. Я подумаю.

Чуть позже мы с заведующим спустились вниз по гулкому маршу лестницы во двор, где на плацу у клумбы уже стояла черная «Волга» с серебристым оленем на капоте, а рядом скучал водитель, в белой рубашке при галстуке.

– Ну, прощай Никита, не забывай нас,– протянул мне ладонь Котов, и я шлепнул в нее свою. С чувством легкой грусти.

Когда сел в машину с тихо урчащим мотором, оглянулся назад.

В окнах второго этажа корпуса, за стеклами, белели лица ребят.

Потом автомобиль тронулся, они превратились в пятна, и мы выехали со двора в город. К новой жизни.

– Бывайте кореша, – сентиментально всхлипнул внутри моряк.

Остальные части души молчали. Наверное, тоже переживали.

Глава 5. В номенклатурной среде

Шел четвертый год, как я жил с вновь обретенными родителями.

Страной правил очередной Генсек Леонид Ильич Брежнев, она под его чутким руководством шла семимильными шагами к коммунизму, пела, бухала и штурмовала Космос.

По утрам в семье Волобуевых горничной подавался обильный завтрак: кофе со сливками, черная икра, буженина и горячие тосты После него, чмокнув жену в щечку, Вилен Петрович уезжал на своей черной «Волге» в обком. «Руководить и направлять» в областном масштабе.

Мы, с Элеонорой Павловной, благоухающей парфумом, уезжали чуть позже. На второй, бежевой. Принадлежавшей семейству.

Нора, так звал я про себя приемную мамашу, водила автомобиль лично и завозила меня в школу, а сама отправлялась в свой трест*, организовывать общепит жителей и гостей Крыма.

Школа, в которой я продолжил образование, была старейшей в городе, но самой обычной. Отпрысков элиты тогда еще обучали с детьми пролетариата.

Но расслоение уже чувствовалось. Первые старались держаться вместе, порой демонстрируя превосходство и положение в обществе, а вторые относились к нам с некоторым отчуждением. Что, впрочем, не мешало общению и учебе.

Особо близко я не сходился ни с кем, поскольку одноклассники были дети, Никита же только внешне, и имел другие интересы.

А поэтому, реализовывал свой план. Неустанно и целенаправленно.

Достаточно легко усваивая по известным причинам учебные дисциплины, я активно занялся изучением французского, который когда – то неплохо знал по учебе в ВКШ, но потом, не имея практики, почти забыл. Хотя и понимал многие фразы.

Наша «француженка» Елизавета Генриховна, в свое время работавшая переводчицей в торгпредстве, весьма обрадовалась прилежному ученику, и Никита вскоре стал «парлеть»* как в доброе старое время.

Кроме того я занялся дайвингом*, основами которого владел со времен службы в подплаве, записавшись в городской кружок Юных водолазов.

Там я сначала плавал и нырял с другими «ихтиандрами» в бассейне, а потом в море, которое плескалось в сотне метрах от охотничьего домика Волобуевых на мысе Сарыч.

Для этих целей всемогущий «папа» организовал сыну акваланг с ластами, которые притаранил в особняк командир Севастопольского учебного отряда – его приятель. На каникулах, встав с восходом солнца, я брал снаряжение с собой, облачался у кромки шипевшего прибоя, после чего, зайдя по пояс воду, нырял в глубину. Пуская пузыри и каждый раз восхищаясь аквамиром*.