Мы должны начать с 1150 года [от рождества Христова], потому что именно эта дата значится в моих заметках, и я уверен в том, что этот год определяет начальную точку моих исследований. Рассматриваемый промежуток времени, конечно, не назовёшь маленьким, ведь это 775 лет[25]. Мы должны принять во внимание и то, что лиц исторической значимости, действующих в представленных событиях [в видениях], почти нет, или же их очень мало. Точно так же весь район [в котором происходили эти события] в те времена был малоизвестен [за его пределами], что серьёзно затрудняет исследование.

Мои воспоминания начинаются с описания замка примерно в 1150 году в том виде, в каком он показан на моём рисунке[26]. Замок стоит на вершине горы, среди зубчатых скал; у него трапециевидная форма, обусловленная формой горы. Войти в замок можно только по деревянному подъёмному мосту, лежащему над невероятно глубоким рвом, окружающим гору. Миновав ворота с решёткой, оказываешься во внутреннем дворе замка. Там, на правой и на малой стороне территории замка над крутым скалистым утёсом возвышается мощная четырёхугольная башня. С его плоской площадки верхнего уровня, в венце из зубцов башенных стен, открывается широкий вид на окружающую местность. По двум длинным сторонам отвесного и почти вертикального утёса поднимаются жилые помещения [замка]. Это крупные многоэтажные строения, надёжно встроенные вглубь [скалы] и возвышающиеся над ней. К верхним частям этих строений ведёт внешняя двусторонняя лестница. Напротив этой внешней лестницы находится деревянный колодец с каменным бордюром. В том, как замок спланирован и построен, видна большая смелость, бесспорно, создающая впечатление чего-то очень необычного, если не уникального.

Мои умозрительные странствия уносят меня из Мюнхена, в котором я жил, в северо-восточном направлении, через Дунай, в местность безлюдную, дикую и гористую, покрытую девственными лесами. Я вижу, что эти горы поросли густым лесом. Недалеко от замка через весь этот край вьётся речка и в конце своего пути, описав большую дугу, впадает в Дунай. На северной стороне Дуная над замком высится цепь высоких холмов. Если подходить к замку с запада, то увидеть его будет не так просто.

Оглядев «духовным оком» замок, я так и не узнал его название. У меня лишь создалось впечатление, что он стоял у большой дороги, весьма оживлённой в 1150 году. Там были и две другие дороги, пересекавшиеся вблизи замка. Но они были незначительными и скорее заслуживали называться тропами.

В своём парапсихическом видении я стою на вершине четырёхугольной башни и оглядываю открывающийся передо мной вид этого края. А видны там только горы и леса. Башня возвышается на пике зубчатой скалы, поросшей папоротником. Склон горы был покрыт огромными елями и пихтами, закрывавшими обзор. В отдалении, на другой стороне тёмной поблёскивающей реки, я вижу ещё одну такую же башню. Больше там ничего не видно. Нет ни домов, ни чего-либо ещё, указывающего на присутствие человеческого жилья. Глядя с башни на внутренний двор, я вижу справа от деревянного моста вход, ведущий в прорубленный в скале потайной лаз.

Дальше в том переживании произошли следующие события. На внутреннем дворе замка, в кольце из мужчин и женщин, ссорились двое, одетые в костюмы раннего Средневековья и имевшие при себе оружие. Они поспорили о свободе и справедливости и уже обменивались резкими и оскорбительными замечаниями. Их всё более угрожающие выпады, очевидно, свидетельствовали о том, что эти два ссорящихся человека в действительности враждовали очень давно. Одного из этих возмутителей спокойствия, который был, по-видимому, в той стычке задирой, звали Кунебергом, а другого – фон Фалькенштайном. Сам я, живущий в наши дни, воспринимаю всё, что случилось тогда, в 1150 году, с позиции Кунеберга. Я ощущаю нутром то, что происходит с ним и что вызвало его гнев.