– Смогут, – заверил Ахмет.

– В полночь выходим, – с этими словами Усман вышел из комнаты, на ходу приветливо здороваясь с хозяйкой, тетушкой Марийат.

Через несколько минут перед Пашкой и окончательно очнувшимся Виталей, растерянно моргающим по сторонам, лежали стопкой два пахнущих новым камуфляжа германского образца и две пары берц. Вот и сбылась мечта идиота, подумал Пашка, поменял обувку.

Виталя, тоже чувствуя себя неуверенно в одном нижнем белье, поспешил одеться, по солдатской привычке начиная со штанов и обуви.

Хозяйка принесла два еще горячих лаваша, немного мяса и чистой воды в кувшинчике и парни, забыв на пару минут о тревоге, шагнувшей в комнату вместе с Усманом, смели все с аппетитом. За все это время они не перекинулись ни словом, и только после того, как Марийат унесла большую плоскую тарелку без оставленных на ней крошек, Виталя спросил мрачно уставившегося в одну точку товарища:

– Что мы здесь делаем?

– Глупее вопроса не мог придумать? – отозвался Пашка, – не знаю. Наверное, привели в божеский вид перед продажей. Ты же не забыл, что без пяти минут раб? – насмешливо скосил глаза на Виталю.

– Вот козлы, – тот только страдальчески поморщился, – слушай, я толком не помню ничего. Били, помню… А потом все как-то урывками.

Поднял глаза на Пашку и тихо засмеялся.

– Ты чего? – не понял Пашка.

– Ну и отоварили тебя, – выдавил из себя Виталя, продолжая смеяться тихим истерическим смехом, – у тебя же вся рожа раскурочена, мама родная не узнает. Я проснулся, гляжу – урод какой-то рядом лежит, перепугался.

Пашка усмехнулся:

– Ты на себя-то в зеркало глядел? Думаешь, выглядишь лучше?

– Нет… Нет тут зеркала, – сдавленно заливался Виталя.

Не удержавшись, Пашка тоже засмеялся. Отсмеявшись, почувствовал, как напряжение понемногу отпускает зажатое тело, замолчал вновь. Нездоровое это веселье.

В соседней большой комнате, до того лишь скромно позвякивающей посудой и переговаривающейся негромкими голосами, задвигалось. Застучали отодвигаемые стулья, знакомо забряцало оружие. Слышно было, как боевики поочередно благодарят гостеприимную хозяйку и как она отвечает, называя каждого по имени.

И снова распахнулась дверь. Ахмет, уже одетый по походному, показал взглядом – выходите. Стоящий рядом Усман опять покачал головой.

– Ай, как новые. И смеются здесь сидят, молодцы, – произнес он с улыбкой, и Пашка так и не понял, говорит он то, что думает, или же просто издевается. Склонившись больше ко второму, встал с удобного чистого топчана, который сейчас так не хотелось покидать. Слабость навалилась еще больше. Заныли незажившие раны, болью отозвалось все тело. И все-таки Пашка чувствовал себя отдохнувшим. Поразительно, но он никогда еще не восстанавливался так быстро.

Во двор вышли под надзором Ахмета и приставленных к ним двух страшноватого вида боевиков лет тридцати, что подпихивали пленных стволами в спины. На улице царила непроглядная темень, столь привычная для горных районов. На руках щелкнули браслеты, рядом раздался такой же щелчок. Повисла пристегнутая к браслетам цепочка. Приковали друг к другу, догадался Пашка, хрен куда убежишь с этим балластом. Вот жизнь… У своих ходил в наручниках, у чертей хожу в наручниках. А по концовке грохнут. И улыбнулся. В темноте выражения лица все равно не разглядеть. Вдохнул полной грудью, наслаждаясь чистым, ароматным ночным воздухом.

Где-то неподалеку раздался каркающий голос Султана. Ему ответил рыжебородый, отозвавшись практически сразу. Пашка почему-то решил, что говорят о них.

– Старый ишак, – ругал кого-то командир, – я ему говорю – у них ни царапинки, сильные, как годовалый мул, любую работу делать могут. А он все свое, нет, говорит, мне уже сказали, что вы их почти убили. Зачем, говорит этот шакал, мне эти трупы, они и ложки поднять не смогут после вас. Спихнуть мне их хочешь, чтобы у меня умирали, еще и денег возьмешь? Даже взглянуть не захотел, – мотал он в негодовании бородой, – я его чуть там не прибил. Надо было зарезать осла.