Затем в XVIII в. было сделано открытие, подготовленное в ряде более старых трудов о деньгах и ценах, в одночасье заменившее собрания моральных изречений и сведенных воедино перечней разнообразных мер принуждения, сопровождаемых афористическими замечаниями относительно их эффективности или безуспешности, экономической наукой. Было признано, что цены устанавливаются не произвольно, а определяются в узких рамках в зависимости от ситуации, складывающейся на рынке, и для любых практических целей можно говорить об их однозначной определенности. Также было признано, что законы рынка заставляют предпринимателей и владельцев средств производства работать в интересах потребителей, что определяющим фактором во всей их деятельности является не произвол, а необходимость приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам. Только эти факты делают возможным существование экономической науки и системы каталлактики[15]. Там, где представители старой школы видели произвол и случайность, в действительности имели место необходимость и единство. Таким образом, стало возможным на место изучения полицейских предписаний поставить науку и систему.

Классической политической экономии еще не достает четкого понимания того, что только частная собственность на средства производства в состоянии послужить основой для общества с разделением труда и что общественная собственность на средства производства не осуществима. Под влиянием меркантилизма классическая политическая экономия противопоставила производительность и прибыльность, тем самым встав на путь, на котором нельзя было избежать обсуждения вопроса о том, не является ли социалистический общественный строй более предпочтительным по сравнению с капиталистическим. Но она пришла к однозначному выводу, что, отвлекаясь от синдикализма, о котором она не задумывалась, существует только одна альтернатива – капитализм или социализм, что меры «вмешательства властей» в функционирование экономического порядка, основанного на частной собственности на средства производства, которых требует глас народа и которые охотно декретируют правительства, не могут достичь поставленных целей.

Антилиберальные авторы не устают повторять, что идеи классической политэкономии служили «интересам» «буржуазии», чем, с одной стороны, объясняется их успех, а с другой стороны, он способствовали успеху буржуазии. Тем не менее трудно поставить под сомнение тот факт, что только свобода, обеспеченная либерализмом, создала условия для беспрецедентного развития производительных сил, столь характерного для жизни нашего поколения. Вместе с тем глубоко заблуждаются те, кто верит, что победу либерализма каким-то образом облегчила его позиция по отношению к «политическому вмешательству». Либерализму совместно противостояли интересы всех тех слоев населения, которые в условиях лихорадочной активности властей оказались наиболее социально защищенными, привилегированными и наделенными особыми правами. То, что, либерализм, вопреки всему, сумел

отстоять свои позиции, следует приписать его интеллектуальному превосходству, благодаря которому он поставил мат защитникам привилегий. В том, что люди, пострадавшие от привилегий, выступили за их отмену, нет ничего нового. Новое состоит в том, что атака на систему, допускающую существование привилегий, оказалась успешной, и этот успех стал возможен исключительно благодаря интеллектуальному превосходству либерализма.

Либерализм одержал победу под знаменем экономической науки и опираясь на ее достижения. Никакая другая экономическая идеология не может быть хоть как-то согласована с принципами науки каталлактики. В 20—30-е годы XIX столетия в Англии была предпринята попытка показать с помощью экономической науки, что капиталистический общественный строй функционирует неудовлетворительно и что он несправедлив. Впоследствии на этой основе Маркс разработал свой «научный» социализм. Но даже если бы этим литераторам и удалось доказать правильность своих обвинений в адрес капиталистической экономики, им пришлось бы привести дополнительные доказательства того, что другой общественный строй, например социализм, лучше капитализма. Однако они не только не сделали этого, но даже не смогли предъявить доказательства того, что общественное устройство на основе общественной собственности на средства производства может быть создано. Отказываясь и запрещая, как это делает марксизм, обсуждать в любой форме проблемы социалистического общества, ссылаясь на их «утопический» характер, разумеется, невозможно решить эту проблему.