. С 16 по 18 апреля в издании появилось три заметки о том же, тогда как остальная пресса хранила молчание[263]. 19 апреля еще три газеты присоединились к обсуждению данной темы[264]. По-видимому, для «Петербургской газеты», ориентированной на более широкие слои населения, слухи являлись важным информационным поводом, в то время как «большая печать» предпочитала не опережать события. А.С. Суворин отреагировал на разговоры так: «Во всяком случае, я поверю этому уходу только тогда, когда прочту о том в “Правительственном вестнике”»[265].

Общественное мнение обсуждало несколько сюжетов: причины, значение и последствия отставки кабинета. Среди возможных причин назывались переутомление и болезнь сановника, а также внутриполитические события: обострившиеся отношения с П.Н. Дурново, сложности в работе над проектом Основных законов[266]. В большинстве своем (в девяти из двенадцати изученных мной газет) периодические издания признавали, что отставка была самостоятельным решением графа. Вероятно, распространению этой версии косвенно способствовал и сам премьер-министр, неоднократно выражавший желание оставить свой пост[267].

Некоторые издания рассматривали решение графа удалиться от дел как бегство с тонущего корабля. Так трактовала поступок премьер-министра «Петербургская газета»: «Витте ушел. Вернее, убежал с поля брани»[268]. А.С. Суворин в своем «Маленьком письме» воздал должное Витте, назвав его «одним из даровитейших» государственных людей в России[269]. Тем не менее в статье от 21 апреля Суворин не скрывал разочарования: «Я не могу не повторить ему упрека за то, что он ушел накануне открытия Государственной Думы. Я этого понять не мог и не могу, потому что это почти равняется тому, что главнокомандующий уезжает с поля сражения накануне генеральной битвы – буквально накануне»[270]. С Сувориным был согласен и его сотрудник М.О. Меньшиков. Для него уход графа (которого он также считал выдающимся государственным деятелем) накануне важнейших событий в жизни страны стал основанием для критики, высказываемой Михаилом Осиповичем как публично, так и приватно. К примеру, в письме от 1912 года публицист писал Витте:

Вы были довольно долго в положении Великого Визиря и, во всяком случае, были облачены исключительным доверием Государя. Вы предприняли огромное по важности дело, но самое главное забыли: организовать власть в России ‹…› подобрать чисто механически ‹…› группу людей вокруг Государя, которые обладали бы большими государственными инстинктами, а не писали бы только бумаги. Это, конечно, нелегко, но в этом все. Дом без хозяина – сирота[271].

Меньшиков не изменил своего отношения к графу даже годы спустя[272].

Среди распространенных версий была и другая: желание министра покинуть свой пост – не бегство, а скрытая стратегия. Он хочет уйти, чтобы многочисленные проблемы, которые неминуемо возникнут с открытием Государственной думы, решали бы другие бюрократы. Эта версия косвенно подтверждалась и опытом его отставки с поста министра финансов в 1903 году. «Биржевые ведомости» писали:

Как и тогда, С.Ю. Витте, доведя дела финансовых реформ до известного предела, остановился перед обозначившимся на горизонте призраком гибельной войны с Японией, причем он же, как только война закончилась, и выступил на арену активной политической деятельности с обновленными и сохранившимися силами. Так, доведя правительственный корабль ‹…› до Сциллы и Харибды, С.Ю. Витте временно устраняется от кормила правления, дабы грядущие ужасы не обрушились на его голову. Трудно гадать, таков ли действительно расчет государственного человека, но нельзя не видеть в этом объяснении известного остроумия. С.Ю. Витте ушел уже однажды – перед войной; и он вновь уходит – тоже перед войной