Перспектива, однако, как я заметил, вырисовывалась безрадостная.

– Ты либо станешь счастлив – не зная границ – продолжил дядя Ислам – либо, что скорее, будешь безутешен от того, что счастья и покоя достичь уже не сможешь…Ты всю жизнь будешь идти и стремиться к любви, – добавил он немного помолчав – а она сразит тебя как палач, внезапно, одним сокрушительным взмахом топора и отлетит вместе с твоей головой (которая больше не принадлежит тебе), вся твоя прошлая жизнь, все твои намерения и устремления…

– Нельзя…, – странно сказал дядя Ислам помолчав еще немного, – совсем нельзя будет повлиять, в этот момент, даже мне…даже если подгрузят меня новым знанием…. один ты будешь совсем…., а если бутчеры (butcher анг. мясник) придут и меня рядом не будет….тогда все…

Что все это значит, спрашивать было бесполезно, на такие вопросы дядя Ислам не отвечал никогда, замыкался обычно или переходил к контрвопросам. Я просто запомнил новое, явно английского происхождения слово и решил это обдумать потом, но видимо просто забыл.

Плохо, что не помог обширный дядин жизненный опыт (иногда мне казалось, что он безграничен) в решении моей проблемы, то ли потому, что не было в этом дядином опыте ничего похожего, то ли не захотел он меня посвящать в подробности такого своего опыта.

Кстати, эти новые англицизмы, стали появляться в его (дядиной) разговорной речи совсем недавно, после того как у нас в квартире стал появляться его новый гость (хотя если честно «старых» гостей было немного и появлялись они у нас не более одного раза и были как мне показалось людьми восточного толка, то ли арабами, то ли персами не знаю, но с явным восточным колоритом).

Гость этот был явным англосаксом, сухой, высокий, постоянно (в любое время дня и ночи) в темных очках (прямо как тонтон макут), разговаривал на удивительно правильном русском, и именно это обстоятельство заставляло меня думать, что язык наш ему не родной.

Одет он был всегда безупречно, в костюм тройку, разных цветов и оттенков, в клетку, полоску, елочку и однотонные, всегда либо в галстуке, либо в галстуке бабочке и только несколько раз с шейным платком. По тому, как прямо он сидел, стоял и ходил, мне всегда казалось, что под жестким накрахмаленным воротничком или платком у него как у засушенного висельника, сто процентов должна быть страшная, синяя с фиолетовыми разводами странгуляционная борозда.

Звали гостя Грин, да вот так просто Грин, и нельзя было понять, что это – имя или фамилия, но он на него откликался, поворачиваясь всем корпусом и вздергивал острый подбородок.

Отвечал он всегда веско, сочным и звучным баритоном, но почти всегда односложно и сразу же терял к собеседнику интерес, как будто сказанное им было полностью исчерпывающей информацией, не понять ее мог только полный умственный калека, а значит разговаривать с ним далее – просто потеря времени, а время Грин ценил…

Как-то я решился поднять разговор о моих любовных проблемах с Грином (дядя в этот момент вышел на кухню), Грин при моем вопросе, повернулся ко мне полностью в фас, внимательно и пронзительно посмотрел мне в глаза, какое-то предельное понимание мелькнула в его серых блеклых глазах:

– Дело не в них, – четко произнес Грин, – это гендерный остракизм …. они не выбирают тебя…не могут… они тебя подсознательно боятся… – сказав это, Грин так же всем телом отвернулся от меня и больше мы эту тему не обсуждали…никогда….

Фабула. РЕДАКТОР.

Жизнь Лео.

….. интересно с ним работать, кроме того Воплощение было крайне необходимо.

Дело в том, что исторический отдел Канцелярии обнаружил странную вещь: некоторые изобретения в истории человечества появились как бы сами собой, не имея никакого как говорят врачи «анамнеза». Просто возникли из ниоткуда довольно сложные механизмы и устройства и фундаментальные открытия. Странно было то, что им не предшествовало даже никаких устных источников – сказок, легенд и мифов, никаких предшествовавших работ и изысканий.