– Да забудьте вы уже об этой женщине, – вмешался он, стоило Гао Цю прерваться, тяжело дыша. – У нас более важные дела есть. Давайте вернемся к стычкам возле северных границ…

Хотя дело обстояло куда серьезнее обычных стычек. У Цай Цзина имелся небольшой талант в гаданиях, и то, что показали ему кости, не на шутку взволновало его. Дурные знамения, фрагменты дыма, огня и крови, разносящиеся ветром… Невозможно было постичь глубину надвигающегося ужаса. Угроза падения самой цивилизации казалась слишком реальной и уже начала преследовать Цай Цзина в его снах.

Империя. Вся империя может рухнуть в эту зияющую бездну. Они должны помешать этому.

– Стычки – это ничто, – фыркнул Гао Цю. – Они все преувеличивают, чтобы послали им больше денег и людей. Эти северные заставы совсем обнаглели.

Государь, к несчастью, разделял его мнение, а вместе с ним и второй советник, и военный министр – или, на всякий случай, те просто не смели пойти против воли Сына Неба. Цай Цзин никогда не предавался унынию, но и его уже начало съедать несвойственное ему чувство разочарования. Он пытался убедить его величество ужесточить армейскую дисциплину, но без толку; укрепить позиции на севере, но без толку; призвать пригодных молодых людей из отдаленных провинций на службу в их доблестную имперскую армию… но все так же без толку. В сельских провинциях было больше ртов, чем семьи могли прокормить, абсолютно бесполезных, бывших настоящей язвой на теле империи, а здесь они могли пригодиться…

Цай Цзин доказывал, что призыв на воинскую службу этих молодых людей пойдет лишь на пользу им самим и их семьям: ведь, будучи солдатами стражи, они получат шанс продвинуться по службе и обзавестись связями или занять положение в обществе, что в родных провинциях им не светит. Но в юго-западных районах такой политический ход едва ли встретил бы радушный прием, а государь, Сын Неба, десять тысяч лет жизни ему, опасался потерять любовь народа.

Сантименты, которые никогда не волновали Цай Цзина.

Поскольку его попытки укрепить армию с помощью традиционных методов провалились, Цай Цзин решил сменить тактику. Им не потребовалось бы большое количество людей или хорошее снаряжение, если армия имела бы техническое превосходство над противником. Великая Сун находилась на пике взрывного развития науки и изобретательства, и Цай Цзин охотился за всякими колдунами, станочниками, алхимиками, зодчими, охотниками за нечистью, химиками и совершенствующимися учеными. Помимо этого, он корпел над свитками и записями, стараясь выискать утерянное открытие или нечто, что могло бы совершить прорыв в военном искусстве, а также искал любого, кто занимался подобным. Пока что, однако, любая его зацепка приводила в тупик. Многие монахи, утверждавшие, что обладают нужными знаниями, но не сумевшие доказать это на деле, были обезглавлены по его приказу. А он нисколько не приблизился к результату, к которому стремился.

Он было решил, что наконец удача улыбнулась ему в лице блестящего открытия после инцидента в Аньфэньском монастыре и его последствий, но даже это, по необъяснимым причинам, не тронуло внимания императора. Императора, правителя всего, что есть под небесами, защитника государства.

Разумеется, его решения не подвергались сомнению, но все же Цай Цзина не покидали опасения, что его правление может привести страну к краху. Все предложения Цай Цзина он отвергал, посчитав их несерьезными, и отказывался предоставить хоть каплю ресурсов и поддержку.

Даже после того, что случилось в Аньфэне.

Цай Цзин пытался разъяснить, чем это может обернуться для Великой Сун, для власти самого государя и его трона… Он уже начал задумываться, не обнародовать ли ему в присутствии министров доклады о произошедшем в Аньфэньском монастыре, записи о котором он старательно уничтожал. Безусловно, раскрывать эту тайну было весьма рискованным ходом, но это наверняка сподвигло бы императора на…