Она не сомневалась, что такой выбор сопровождающих не был случайным.

– Шевелись давай. До Цанху триста ли топать, – подгонял один из них, Дун Чао, как уловила его имя Линь Чун.

– Нам сказали, что ты была наставником по боевым искусствам, пока в изменницы не подалась, – с издевкой добавил другой, по имени Сюэ Ба. – Вот брехня. Даже идти нормально не может.

Он наклонился и с силой хлестнул по ней дубинкой, но метил он не в туловище, а чуть выше левой ступни. Линь Чун была слишком измождена, чтобы успеть среагировать вовремя. Удар последовал такой силы, словно на нее обрушили каменную урну, раздробив каждую косточку. Со стоном она начала заваливаться набок.

– Хилячка! Шагай давай, живее! – кричал Сюэ Ба. Он опять замахнулся чертовой дубинкой, нещадно хлеща ее по коленям и ступням. Линь Чун насилу увернулась от нескольких ударов, но его напарник ухватил ее за кангу и, посмеиваясь, пихнул обратно. Он держал ее на месте, а Сюэ Ба тем временем нанес еще один удар по левой лодыжке.

Ударил он жестко: весь хребет болью пронзило, и в глазах вспыхнули искры. Сустав он не раздробил, уж это чувство она знала. Все было не так уж плохо: она сможет, она выдержит это. И не такое выдерживала…

– Побежала! Живее! – гоготал Сюэ Ба, подталкивая ее. – Живее давай, или схлопочешь у меня!

Линь Чун неуверенно, покачиваясь, побежала, каждый шаг отдавался глухим ударом. Одна из соломенных сандалий сползла, и в ступню ей вонзился камень. Из-за канги она потеряла равновесие и упала на колени, сильно ударившись оземь. Позади нее раздался смех конвоиров.

Она так и стояла на одном колене, пытаясь восстановить дыхание. Ее ступни болезненно пульсировали.

– Что за ленивая развалюха, – протянул Сюэ Ба, а затем вместе с Дун Чао не спеша подошел к ней. – Поднимайся давай, шкура ты продажная.

Он вновь пустил в ход дубинку, на этот раз удар пришелся на локоть, боль вспыхнула в плече.

Линь Чун выработала в себе некоторую выносливость, но почувствовала, что ее тело разрушается само по себе. В этот момент ей больше, чем когда-либо, захотелось встать перед ними на колени и умолять. О снисхождении. О пощаде.

Ни самые изнурительные тренировки, ни беспощадность поля боя не могли сравниться с этим медленным истязанием ее сил. Ее рефлексы боролись друг с другом, и если бы она попросила о милости – это было бы по-людски, она это заслужила…

Но ей ни разу не удалось чего-то добиться, показав слабость. Даже тех же охранников кто-нибудь другой наверняка смог бы умаслить, пустив в ход красноречивые мольбы или скромное обаяние… Но Линь Чун не относилась к тем, кто получал поблажки или сострадание от других. Ее слабости лишь превращались в мишени для чужой ненависти.

«Так как же ты тогда справлялась?»

Упорным трудом. Настойчивостью… Именно так она добивалась уважения вместо того, чтобы просить о жалости.

– Господин Дун, – обратилась она к тому, что постарше. Она с трудом поднялась на ноги, да и то у нее вышло, как ей казалось, на одной лишь силе воли. Ее язык распух в раненом рту, но она продолжала. Ей было интересно с тех пор, как она впервые услышала его говор… «Спроси же. Терять-то все равно нечего». – Вы ведь из провинции Юй? Я по акценту поняла. Быть может, вам и в восстании два года назад приходилось биться?

Тот помешкал с ответом и с подозрением уставился на нее.

– Ну, приходилось, и дальше что?

– Я была с имперской стражей. Скорее всего, тогда на поле боя мы были союзниками.

На лице Дун Чао медленно проступило узнавание.

– Ты ведь… Наставник по боевым искусствам Линь Чун, которая возглавила левый фланг, когда командир Ся пал от стрел мятежников. Ты та самая Линь Чун?