Первого сентября в год окончания школы Нэля прилетела домой будто на крыльях. В классе появился новый мальчик – Володя, и его посадили за парту с Нэлей. Он не сопротивлялся, спокойно сел и пол-урока болтал с ней, за что оба получили замечание. На перемене Темка – да-да, все тот же Темка – объяснил Володе некоторые особенности поведения в их десятом «А» классе, однако был высмеян Володей нещадно за плохую с пришепетыванием дикцию, несуразную долгоносую внешность и общую глупость. «Нэлька у вас самая клевая! Такая экзотичная внешность – мечта художника», – уверенно бросил Володя, не глядя на Нэлю, сгреб портфель и вышел из класса.

С этого дня в Нэле случились существенные перемены. Она научилась неплохо подкрашивать ресницы, наносить румяна вдоль выступающих скул. Оказалось, что на ее тоненькой стройной фигурке просто притягательно сидят узкие черные брючки с завышенной талией и ослепительно белая мужского кроя рубашка, подчеркнутая ярко-голубым с оранжевыми мазками шейным платком. Нэля не стала красивой, она уцепилась за слово «экзотичная», и теперь уже никакие силы не смогли бы оторвать ее от необычного и только ей свойственного определения.

Нэля подружилась с Володей. Им было по пути домой. Володя взахлеб рассказывал ей все новое, что вычитывал в десятках статей, ежедневно пожираемых его любопытствующим сознанием. А Нэля напитывалась его увлеченностью, пытливостью, безудержностью смелого отношения к жизни. Ей было так хорошо с Володей, что счастье общения с ним, казалось, никогда не может закончиться.

И вот теперь она плакала, уткнувшись в его рукав. А Володя гладил темные блестящие волосы, не зная, чем удержать Нэлькины слезы. Еще полчаса назад он не представлял себе безграничности ее горя. Он никогда, честное слово, ни разу не задумался о том, что Нэля любит его. Сегодня Володя поделился с ней планами своей учебы в Москве. Надеялся, что Нэля, как обычно, с жаром и готовностью поддержит. А вон что оказалось. Разревелась, как маленькая девчонка. Бедная маленькая лошадка, потерявшая вдруг своего хозяина. Призналась в любви так естественно, так нежно, так неповторимо. Не просила ни о чем, не настаивала. Просто не смогла скрыть чувства, когда поняла, что Володя уезжает. Ей казалось, навсегда.

У Володи все защемило внутри. Пусть не красавица, пусть со смешной челкой и пугливыми карими глазами. Оказывается, сколько тайны скрывали они в своей бархатной глубине, сколько горячих соленых слез копили к сегодняшнему нечаянному расставанью!

– Ты не говори сейчас ничего. Не надо. Я все и так знаю. Это ведь только я люблю… Поэтому ты не бойся, не ищи никаких слов. Зря все это.

– Нэлька, милая моя! Ну, перестань! Ты же знаешь, что… – Володя не успел договорить.

Нэля своей легкой, как листок, ладонью прикоснулась к его губам:

– Напиши мне письмо. Просто напиши… Когда будет настроение. – Развернулась и, не оглядываясь, побежала к дому. Так, как могла только Нэлька, – едва касаясь носочками земли, невесомо и по-животному грациозно.

Весь долгий путь до Москвы Володя спал и мало думал о будущем. Оно не страшило его, потому как планы на ближайшие пять лет были обдуманы задолго до отъезда: поступление в престижный вуз, но не «престижности для» – по собственному непреодолимому влечению; престижная работа по окончании – не ради собственно престижности, а как доказательство наличия способностей; имя в избранной среде – не для пиара, а лишь как следствие авторитетности мнения и признанности достигнутых результатов. Конечно, не так стройно и логично, не так амбициозно размышлял мальчик Володя в свои неполные семнадцать лет, но что-то расстоянием в дальний горизонт проложено было его сознанием, и дорога эта виделась прямой и широкой. В крепком мальчишеском сне только тихая робкая просьба «напиши мне письмо» скребла по уголкам жалостью. «Напишу, конечно, напишу», – с легкостью обещал Володя и проваливался в новый, красочный, здоровый, крепкий и продолжительный сон.