Сундук оставили в прихожей, он перетащил его в гостевую. На журнальном столике стоял графин, наполненный водой, а из него торчала на крепком зеленом стебле россыпь крупных голубых цветов с прямыми заостренными лепестками. Дитр не имел ничего против цветов, но именно эти ему отчего-то не нравились, и не оттого, что они заняли графин, предназначенный для питьевой воды. Сами бутоны не пахли, а вот стебли и зелень цветов источали горьковатый и холодный аромат, подходящий для щеголей и стареющих наперсниц, но было еще кое-что. Он закрыл глаза и задержал дыхание, чтобы в нос не проникало телесных запахов, и тут следователь наконец понял, почему цветы так его обеспокоили. Не успел он прийти в себя, как в дверь постучались.

– Как тебе квартира? – осведомился Ралд, оглядывая жилище через его плечо. – О, у тебя есть гостевая и… тебе тоже принесли цветок? Почему бы не поставить в вазу? Мне вот тоже поставили в высокий стакан, но ведь он же не для цветов…

– Цветы? – воскликнул женский голос. – И у меня стоит! Очень приятно, не ожидала от эцесов такого гостеприимства, думала, они не рады видеть здесь столичных…

Дитр, отстранив Ралда, вышел в длинный коридор казарм. Коллеги общались, обсуждая квартиры, кто-то жаловался, что мало места, а Эстра Вица стояла с цветком в руке, нервно хмурясь. Коггел и Виалла болтали по-гралейски.

– Дуно рети стаблени рал роферо?

– Турро армас рофе, Виалла? – рассмеялся Коггел.

– Что вы сказали? – глухо проговорила Вица.

– Ты решила выучить гралейский? – спросил Ралд.

– Нет, кретин, я глашатай, и поэтому у меня обостренное чувство языка. Что вы сказали?

– Нам поставили астры в комнаты, – сказала Виалла. – Огромные голубые гралейские астры…

– Как вы назвали астры? – продолжила выспрашивать Эстра, и Дитр, еще не понимая умом, но всемирно почуяв, что что-то неладно, нахмурился, и где-то внутри нездешним ором билась тревога.

– Рофе – астра по-гралейски.

– Вообще-то это звезда, – принялся объяснять Коггел, – но также астра, потому что астра – это цветок-звезда…

– Гниль! – высказалась глашатай.

– Что? Что опять не так? – начал заводиться Найцес. – Тебе уже цветы не…

– Проблудь, гниль и погань! – вторил ей Дитр, круто разворачиваясь в сторону своего жилища.

Он выдернул цветок из графина и выскочил в коридор, тыча бутонами в нос Ралду.

– Нюхай, Найцес, нюхай!

Следователь окунул свой резко выточенный прямой нос в венок мягких острых лепестков.

– Парцес, это всего лишь цветы, и они даже не пахнут, а вот их стебли…

– Это очень дорогие цветы, – сказал Коггел, – у меня папа одно время работал на Ломгуса на плантации на берегу Эллерны-да-Обиа, их только там выращи…

– И ты нюхай! – рявкнул на него Дитр. – Вытаскивайте это дерьмо из графинов, стаканов или куда их вам там засунули – и нюхайте! И не носами! Вы полицейские или нет?!

Коллеги выходили в коридор с астрами в руках и пытались обнаружить, почему так встревожился Парцес. Виалла вдруг вскрикнула, выругавшись на своем языке.

– Это порченые, порочные цветы, – воспаленным, свистящим голосом произнесла она. – Они воняют тьмой!

– Гнилью, – буркнула Вица.

– Ну их к демонам! – рыкнул Локдор и отбросил от себя цветы, словно те были гнездом пустынных пауков.

Дитр принялся мерить шагами коридор, сжав руки в замок и прижав их к груди, словно готовился то ли напасть, то ли защищаться.

– Любишь свое имя, ублюдок, ты любишь свое имя… – приговаривал он, похрустывая костяшками пальцев. – Жалкий ты и пустой…

– О чем он? – нахмурился Ралд. – Дитр, ты душой поехал? У тебя преследование?

– Преследование?! – взревел Дитр, затормозив напротив коллеги. Он затряс цветами перед крепкой рожей Найцеса, всякий раз рискуя ткнуть ему веткой в глаз или в нос. – Как Ребуса зовут, а?! Как зовут нашего горелого выродка?