Подружились бы, хвастались своими детками.

– Жаль, – сказала я тогда.

Сейчас мне вспомнилось это. И то, что я так и не узнала, что это за девушка. Я даже готова была пошутить, что наших деток подменили, чтобы Камиль угомонился. Но я ведь рожала одна, ехала одна, и в больнице была одна в палате. Уж я бы заметила, если бы на осмотр унесли одного ребенка, а принесли другого.

– Не знаю, – пробормотал Камиль.

– Что не знаешь?

– Может, и похож, – Камиль нагнулся над ванной, протянул руку к шлепающему руками по воду Марку. Хотел дотронуться до него, но в последний момент отдернул руку.

– Насчет суда…

– Он будет, – отрезал Камиль.

Я вздохнула. До всех этих событий я была настроена решительно. Не верит, что Марк от него? Пускай суд разбирается! А сейчас, после того, как Кам спас дедушку, Марка, после того, как нам помог и не бросил в беде, судиться с ним – подлость. Сейчас, думаю, можно договориться решить вопрос мирно.

– Ты предлагал тест ДНК, – осторожно заметила я.

– И ты меня послала.

– Если Лаура не узнает, если ты пообещаешь ее не вмешивать, то давай просто проведем этот тест? – предложила я. – С судом пока повременим. Завтра можем съездить в клинику, и вы с Мариком сдадите… не знаю, что там? Кровь, волосы, ногти? Главное, чтобы это между нами осталось. Прости, я твоей семье не доверяю.

– Думаешь, мать и правда может подкупить результаты? – усмехнулся Камиль. – Ладно. Завтра съездим, и сдадим анализы. Я заплачу, чтобы в ускоренном режиме устроили все это. Я уже не знаю, во что верить.

– А во что ты хочешь верить? – с глупой надеждой спросила я.

Камиль окинул меня взглядом, выпрямился, и вышел из ванной, так мне и не ответив.

Заснула я очень поздно. Почти под утро. Вечером доставала деду Пашу своими звонками. Камиль оставил ему один из своих мобильных. Я просто подскакивала на кровати от накатывающего ужаса, что пока я здесь, он в больнице, и мало ли…

Доставала, и достала. Дедушка посоветовал мне не маяться дурью, утомила я его.

Потом я просто не могла заснуть из-за воспоминаний. Столько ночей мы на этой кровати провели вместе с Камилем, а сейчас как чужие. Он спит в детской, которая больше не детская, а его кабинет. Я здесь, с ребенком, которого Кам не признает.

В конце концов я отключилась, раздраженная на саму себя.

И проснулась, когда еще было темно. Всего через час после того, как заснула. Марк раскапризничался, и начал плакать. Кроватка новая, все пахнет незнакомо. Вечером он вел себя тихо, а сейчас оглушал своим криком и меня, и, подозреваю, соседей.

– Ну что ты, маленький, – я ходила по комнате кругами уже второй час, укачивала сынишку, а он не хотел успокаиваться.

Покормила, померила температуру, спела все знакомые песенки, и уже сама готова была зареветь.

– Марк, маленький, нужно спать. И тебе, и маме, – прижалась губами ко лбу, испугавшись, что градусник наврал, и сын заболел, но нет. Температуры нет, сын здоров, просто капризничает.

Но раз ребенок плачет, значит, что-то не так. Он же не может сказать, что у него что-то болит. Вот и показывает это так, как может – плачем.

– Сонь? – в комнату заглянул Камиль. – Что-то случилось?

– Прости, что разбудили. Уже восемь, наверное, в больницу поеду.

– Он заболел? – Камиль нахмурился, отошел от двери, и приблизился к нам. – Вчера Марка осматривали, он был здоров.

– Я уже ничего не знаю, – голос дрогнул, Марк снова заревел, и я продолжила его укачивать.

Такое я уже проходила.

В первые дни после родов Камиль сам возился с сыном, я мало вставала, слабость была ужасная. Боялась поднять сына на руки, и уронить из-за дурноты. А потом, когда Камиль ушел, Марк не успокаивался на моих руках. К нему привык больше, чем ко мне. И мы просто плакали вместе. Марк у меня на руках, и я.