– Аделина Эдуардовна! – на пороге кабинета возникла Алла, мой референт. – К вам можно?

– Да, входите. – Я спрыгнула с подоконника и одернула халат.

Аллочка, покачивая бедрами, проплыла к столу и положила на него папку:

– Вы просили результаты анализов пациента из седьмой палаты, доктор Васильков отправил.

– Спасибо.

Я надела очки и со вздохом открыла папку. Пациент из седьмой палаты в последнее время занимал мои мысли почти постоянно – у него не приживался пересаженный кожный лоскут, и мы с Васильковым никак не могли найти причину.

Вот и сегодняшние результаты не приблизили меня к разгадке ни на сантиметр. Все в порядке – а лоскут отторгается, начинается нагноение. Я не люблю ощущение, когда не знаю, что делать и в какую сторону двигаться. Собственная беспомощность разочаровывает, и это хуже всего. Вроде все делаешь правильно, все умеешь, все знаешь – а результата нет. И выхода нет, и причины внятной – тоже.

И как раз в этот момент в дверь постучали. Это оказался психолог Иващенко. В последнее время он довольно часто заглядывал ко мне на чашку кофе в перерыве между пациентами.

– Не заняты, Аделина Эдуардовна?

– Нет, проходите, Иван Владимирович.

Психолог поставил передо мной поднос с двумя чашками кофе – он всегда ходил за ним в реабилитационный корпус, знал, что я не пью растворимый. Забрав свою порцию, он уселся на диван, закинув ногу на ногу, и поинтересовался:

– Вы чем-то озабочены?

– Что – морщины заметнее обычного?

Иван засмеялся:

– Нет. Лицо какое-то чужое.

– Похоже, зашла в тупик, – призналась я, отодвинув папку с результатами на край стола и снимая с подноса чашку с дымящимся кофе. – Физиологически все в порядке, а результат отрицательный.

– Не всегда выздоровление зависит только от физиологии, – отозвался Иван. – Иногда при внешнем благополучии у человека внутри происходит что-то такое, что никак не дает организму мобилизовать силы на восстановление после операции.

Я никогда не была сторонницей подобных теорий и не особенно верила в связь физиологического и психологического, но в практике Иващенко имелось несколько примеров, заставлявших меня уменьшить свой скептицизм. Может, он и теперь прав?

– Хирурги не всегда имеют возможность заглянуть пациенту в душу, у них просто нет на это времени, – продолжал психолог, держа перед собой чашку на блюдце. – А ведь порой недостаточно лечить только тело. Больная душа просто не даст ему возможности поправиться. В конце концов, болезнь – это сигнал о проблеме, о том, что, возможно, что-то не в порядке.

Я невольно поморщилась – иногда Иващенко, что называется, «заносило», и он начинал нести какую-то антинаучную, с моей точки зрения, ерунду. Такое впечатление, что перечитал статусов в какой-нибудь соцсети.

– Иван Владимирович, может, вы зайдете в седьмую палату? – попросила я, чтобы он не забрался совсем уж в дебри. – Мне было бы интересно послушать ваше мнение.

– История на посту?

– Нет, у Василькова, он лечащий врач.

– Хорошо. Аделина Эдуардовна, скажите, а как попал в клинику доктор Авдеев?

Так, а вот и причина визита. Значит, сегодня у него была первая беседа с новым хирургом, и что-то там пошло не так, раз Иван не стал дожидаться второй и пришел ко мне.

– По рекомендации.

– А конкретнее?

– Басалаев порекомендовал, это его приятель, учились вместе. А что?

– Пока рано делать выводы, но мне показалось, что у Авдеева есть проблемы.

– Ой, покажите, у кого их нет!

– Но обычно люди на сеансе у психолога говорят о них, а не пытаются сделать вид, что это не так.

– Бросьте, Иван Владимирович. Вы же первый и являетесь довольно яркой иллюстрацией того, что не все и не всегда склонны говорить о своих проблемах.