А было то, что очень скоро она устроилась редактором на телевидении. Там работал ее давний товарищ, с которым они по-хорошему дружили еще с комсомольских времен. Именно он и предложил освоившейся на телестудии Ляльке открыть авторскую программу. Знал уровень ее интеллекта, хорошие коммуникативные способности и помнил, как много лет назад и в формализованной обстановке комсомольского собрания она могла создать атмосферу искреннего обмена мнениями, причем даже и не в тему – о том, что волновало молодых по сути, глубинной сути. Предложение Ляльку поначалу ошарашило и даже испугало. Но была обещана полная свобода творческого самовыражения. Что и подкупило, потому что свободу она ценила, пожалуй, превыше всего. Так появилась на краевом телевидении программа «О главном без купюр». Она стала медийным, узнаваемым лицом, в программу престижно было попасть. В нее и попадали местные и приезжие боссы. «Мэры-пэры, депутаты, а по жизни акробаты» – так острая на язык Мира охарактеризовала состав участников программы. Но, без иронии, в ней оказывались люди, обладающие влиянием. И вовсе не всегда «кошельки», как их называла та же Мира. Люди культуры и искусства, известные политики и видные ученые. Ну, конечно, депутаты всех уровней и партийные деятели разных мастей.

Со многими у Ляльки отношения не заканчивались рамками эфира. Ее ума и самоиронии хватило понять, что к сексуальности это не имеет никакого отношения. Обидно и даже больно для женского самолюбия. Поначалу. Все же в свой полтинник она выглядела лет на десять моложе – стильная, довольно острая на язык. Ну, до Миры, как до звезд, но все же. Задавалась вопросом, что им от нее нужно? Им, «порочным детям нашей эпохи». Никого не отталкивала, просьбами и вниманием не обременяла, возможности «детей» не использовала. Разобралась – им просто интересно с ней поговорить.

Как-то спросила у Ахмада. Он больше других отличался из списка лялькиных «воздыхателей», как называла их Маруся, – совершенно другой этнической ментальностью и какой-то поразительной искренностью: если принял человека, то до конца. Он не раз делал крюк в триста километров, чтобы просто попить с ней кофе и часик поболтать ни о чем.

– Я поговорю с тобой и как будто обновляюсь. Жить хочется. Понимаешь?

Ну, об этой своей особенности она догадывалась давно. Из случайностей складывается статистика. В подтверждение крутились в голове слова отца Амвросия. В своем затянувшемся паломничестве она начала подумывала о постриге, чтобы навсегда остаться в монастыре. Он не одобрил.

– Нет. Ваше место в миру. Служение тоже бывает разным, – таким был его вердикт.

… – И все же деньги можно восполнить, любовь можно пережить вновь… – продолжала Мира.

– Ты любовью так не разбрасывайся, – это Любася вступила в разговор со своей извечной арией «Выпьем за любовь!» Она тоже была блондинкой, светло-русой. С Никой их роднило желание быть, чувствовать, казаться моложе, существенно моложе своих лет. Обе жили в вечном ожидании и, что скрывать, активном поиске своего мужчины «на диван», как это обозначали дамы между собой. Нет, от любви не отказался бы никто! Лейла не в счет: их дружески прочный, «породистый» брак с Алексом, вероятно, уже и был любовью. Ну, или такой считался. Любася следовала духу времени: модны кудри – будут кудри, нужно вытянуть до прямых – будут прямые. И, вопреки своему в прошлом многолетнему учительству, всегда хорошо знала предельную длину юбки, чтобы ножки выглядели наиболее выигрышно. А вынырнув из учительской среды на волю, как женщина, кажется, обрела новое дыхание. Это изумляло и радовало.