Каждое его слово было обращено к ее глубинной внутренней сути. Казалось, он видит ее насквозь.

– Вы правильно выбрали икону, у которой следует молиться. Хотя, когда вы здесь, полны раскаяния и надежд, каждый из Святых, глядящих с ликов, готов помочь вам и, поверьте, пытается это сделать. Надо быть готовой принять эту помощь.

– «Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего, ибо день и ночь тяготела надо мной рука Твоя. Свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху. Но я открыл Тебе грех свой и не скрыл беззакония моего. Я сказал: „Исповедаю Господу преступления мои!“ И Он снял с меня вину греха моего», – помните строки из псалма Давида?

– Стыдно признаться, но не только не помню, но и не знаю. Что мне делать с моей жизнью? Подскажите!

– Давайте завтра, сейчас уже время вечерней. Да и утро вечера мудренее.

– Как мне вас найти, я вижу вас впервые.

– Зато я наблюдаю за вами ровно три дня, как вы здесь. После утренней и трапезы приходите сюда, в храм. Если будут привлекать на послушание, скажите: «Отец Амвросий велел быть в храме».

И он ушел за алтарную стену. А Лялька, как во сне, переместилась на свое место в левом углу храма – там была скамеечка, если устанешь долго стоять и успеешь оказаться рядом раньше других, можно присесть. К своему удивлению, уже более внимательно следя за службой, услышала в хоре голосов других священников, руководящих богослужением, голос своего недавнего собеседника. А память подсказала – он звучал во время службы все эти три дня, что они были в монастыре.

Лялька спала беспокойно. Голова вспухала от опять обрушившихся мыслей. Казалось, что они влетели, распахнув запертую дверь, за которой столпились за дни тишины разума.

«Что мне говорить? И чем он может мне помочь? Как мне объяснить все, что со мной произошло? И кому нужны чужие проблемы? Кто я такая, чтобы тратить на меня время?»

Лялька всегда знала цену времени жизни. Не любила людей, которые претендуют на внимание, если были ей не интересны. Это не мешало в прошлом работать, как это теперь принято говорить, топ-менеджером в сфере молодежной политики, а потом в бизнесе. Она была достаточно прагматична, могла отстраниться и уйти от назойливого общения, если личность, как ей казалось, не заслуживала того. Добродетелью терпимости не обладала. Правда, умудрялась делать это в меру деликатно, но границы своего личного пространства охраняла. Близко к себе допускала тех, кого полюбила. Уж если впустила, так впустила. И никогда ничего не делала наполовину. Ирча всегда говорила: «У тебя середины нет. Меры ты не знаешь». Это так и было. Иронизируя над собой, определила: ее метод познания мира и способ общения с ним – это ограниченный во времени фанатизм. Ей всегда претила фальшь, и честность она считала наименее энергозатратной, а, значит, наиболее предпочтительной формой отношений. Предъявляя себя миру такой, какой была, с щенячьей наивностью полагала, что и остальные поступают так же. И только с годами поняла – так работает механизм ее мировосприятия, но это не повод требовать того же от окружающих. Они – другие.

Измучившись в полудреме, утром встала разбитая, но прежняя – злость на себя, как ни странно, вернула волю к жизни. Она не знала, чего ждать от предстоящей встречи с отцом Амвросием и решила успокоиться – будь что будет. На утренней стояла спокойная и пустая. Одними глазами наблюдала за священниками, изредка поглядывая на ее, как она для себя уже определила, икону. Боялась разменять глубокое внутреннее чувство, которое испытала накануне. А после трапезы, отговорившись от послушания, не без внутреннего трепета вошла в храм.