За ужином мы, как обычно молча, уминаем луковый суп и тефтели с грибами. Расправившись с фруктовым салатом и чаем, привычно составляю свою посуду на мойку и поднимаюсь наверх, забежав предварительно в ванную за охапкой полезностей: две тряпки для пыли, пушистая щётка, три вида чистящих средств, два ведра для воды, швабра, щётка для окон.

Я надраиваю стекло на лестничной площадке, когда наверх поднимается Руслан, бросает на меня виновато-сочувственный взгляд и идёт к себе в комнату. Видимо, Жанна уже потолковала с ним.

На часах половина десятого, когда я наконец заканчиваю. Падаю на свою кровать и обречённо смотрю на стопку книг и тетрадей. Потом до меня доходит, что они мне не понадобятся, если всё удастся. А не удастся – никакие взбучки от учителей не сравнятся с разгневанной Жанной.

Брат легонько скребётся в дверь и проскальзывает в комнату.

– Сегодня в три часа ночи сваливаем, – шепчу ему. – Рюкзак заранее собери, только не шуми.

Он почему-то смотрит на окно. Усмехаюсь.

– Да через дверь уходим, чудик. Я знаю, как новая сигнализация отключается. Я уже это делала.

Отводит взгляд. У меня внутри разливается нехорошее чувство.

– Ты чего?

– Я боюсь, Кать. Если… если вдруг не получится…

– То что? Что будет?

– Ну, ты же знаешь Жанну…

– Руслан, – пытаюсь взять себя в руки и говорить спокойно и рассудительно. – Если у нас не получится, Жанна взбесится, будет на нас орать, оставит без еды на три дня, в самом худшем случае – поднимет на нас руку. Это что, сильно отличается от того, как мы каждый день здесь живём? Если будет совсем плохо, можно настучать в органы опеки, сказать, что… ну, наврать что-нибудь. А теперь представь, что мы просто останемся, и так будет всегда – по крайней мере, до тех пор, пока мы не будем в состоянии сами себя обеспечивать. Что выбираешь?

– Не знаю, – мнётся брат. – Наверное, ты права.

Но по его глазам-то видно, что он так не думает. Поэтому я решаюсь на крайние и, на мой взгляд, довольно подлые, меры.

– Ну, если ты не хочешь, – вздыхаю, – то, наверное, лучше не сто́ит. Забей. Ложись спать.

Он, наконец, смотрит мне прямо в глаза. Без улыбки. Какой он у меня, всё-таки, умный мальчишка. Всё понял. И мою куцую хитрость, и мои угрызения совести по этому поводу. И моё отчаяние.

– Ровно в три? – тихо спрашивает он.

– Я приду к тебе в комнату, – тянусь к нему, чтобы обнять. – Как же я тебя люблю.

– Вот и всё, – шепчу, когда приборчик на стене у входной двери тихо пикает.

Медленно, с облегчением выдыхаю. Боялась, что Жанна накануне изменила код, который я подглядела несколько дней назад – она совсем и не старалась его утаить от меня. Помнится, она сама как-то утром нечаянно ткнула не ту цифру – сигнализация зашлась ушераздирающим звоном.

Руслан не отвечает, только одобрительно сжимает моё плечо и очень аккуратно приотворяет дверь, чтобы пропустить меня вперёд, навстречу благоухающему свободой свежему ночному воздуху.

Послушно делаю шаг вперёд, но тут же замираю на месте. Сердце делает опасный кувырок.

Снова эта рябь!

Всё вокруг на мгновение вздрагивает, теряя реалистичность очертаний, превращаясь из привычного, объёмного и осязаемого мира в плоскую картинку.

– Ты чего? – брат смотрит на меня круглыми глазами, а я, как дура, стою в дверях на пороге нашего побега.

Шёпотом чертыхаюсь и решительно проскальзываю в дверь – и так уже потеряны драгоценные секунды, нет нужды тянуть дальше. Пытаюсь придержать дверь, когда та закрывается – но дрожащие пальцы промахиваются и дверь захлопывается со смачным стуком.

Мы застываем, прижавшись к стене – окно её спальни прямо над нами. Но она нас не увидит под дверным козырьком, даже если выглянет.