– А куда, пап, ты едешь?

– На полигон, – скупо ответил отец.

В семье уже знали, что если Леонид Петрович сообщал, что едет «на полигон», уточняющих вопросов ему задавать не следовало – все равно не ответит.

***

И все же перед отъездом Леонид Петрович выкроил несколько минут для одного телефонного разговора. Плотно закрыв дверь – у него теперь в квартире был собственный кабинет, – он набрал номер академика Гольверка. Вообще-то Строганов телефоны не жаловал. Он не понимал, о чем люди могут говорить по телефону часами, искренне полагая, что сие изобретение существует исключительно для обмена и передачи самой необходимой информацией, и не более. Вот и теперь, услышав в трубке протяжное «але-у» Михаила Борисовича, он сразу перешел к делу:

– Профессор, вы и теперь считаете, что мы не ошиблись, забрав сына из школы и в пятнадцать лет определив его на физмат?

Видно, мнение Гелькиного тренера все же посеяло в нем некоторые сомнения.

– Не просто считаю, но теперь даже и убежден в том, что поступили абсолютно правильно. Моя бы воля, я бы вообще составил для вашего сына, уважаемый Леонид Петрович, индивидуальную программу обучения, – категорично заявил Гольверк.

– Ну, коли так, не смею более отнимать ваше драгоценное время.

– Помилуйте, профессор, по этому поводу я готов потратить своего, как вы выразились, драгоценного времени сколько угодно.

Но Строганов не оценил любезности своего собеседника и, выдавив из себя два коротеньких слова «всех благ», которым его долго и кропотливо обучала жена, повесил трубку. Все, что ему было надо, он услышал.

***

Весной Гелий отправился в свою школу, где разыскал учителя физики и математики Сан Саныча, как его называли и ребята и учителя.

В свое время Александр Щербаков и сам с отличием окончил физмат МГУ. Однако путь в науку сыну репрессированного был закрыт семью печатями. Не помог и красный диплом. Он устроился в школу, стал преподавать физику и математику, благо обе должности были вакантными. И неожиданно обрел свое призвание в педагогике. В классе Щербаков никогда не повышал голоса, но на его уроках всегда была тишина. Своими предметами он мог увлечь даже самых ленивых, и если видел нестандартное решение задачи или необычное доказательство теоремы, радовался успеху ученика так, будто получил долгожданный подарок. Своих учеников, за редким исключением, называл на «вы», а они завидовали тем, кому Сан Саныч говорил «ты».

Увидев своего любимца, Щербаков искренне обрадовался, шутливо приговаривал, цитируя Гоголя:

– А ну, поворотись-ка, сынку! Да, вижу, студенчество пошло тебе явно на пользу: повзрослел, право слово, повзрослел. Так что привело тебя к родным пенатам? Только не ври, что старика проведать зашел.

– Врать не буду, – признался Гелий. – Зашел по делу. Хочу сдать экзамены на аттестат в этом году. – И спросил напрямик: – Поможете?

– Эка ты за дело берешься, – не то восхитился, не то усомнился учитель. – Ну что ж, коли так, пойдем к директору, попытаемся убедить его вместе. А впрочем, не стоит нам идти вместе, – тотчас передумал Сан Саныч. – Пойду-ка я сначала один. А ты пока по двору погуляй, понадобишься – позову. Только не кури там, студент, не подавай дурного примера.

– Да я не курю, Сан Саныч, – смутился Гелька. – Я же спортом занимаюсь.

– Ну вот и молодец, – одобрил учитель и отправился к директору.

Разговор получился нелегким. Поначалу директор ни в какую не соглашался: пусть сдает экзамены вместе со своим классом на следующий год, чего это ему приспичило сейчас сдавать. Аргумент, чтопарень хочет быть зачисленным в университет на общих основаниях, а не ходить туда вольнослушателем, на директора не подействовал – мало ли кто чего хочет, есть порядок, инструкции и нарушать их по чьей-то прихоти он, директор школы, не намерен. Но Сан Саныч отступать не собирался, он привык, если знал, что делает праведное дело, горой стоять за своих учеников.