Иной поэт после такой чувствительной встряски сделал бы нужные для себя выводы и не старался в дальнейшем, как говорится, дразнить гусей. Но не таким был самоуверенный и наглый пензюк Анатолий Мариенгоф. Опьяненный льющейся из-под его пера кровью и скандальной славой, он находился на седьмом небе от счастья.

Благодаря нескольким публикациям в газетах, о нем заговорила вся Москва, вся читающая Россия. А то обстоятельство, в каком свете он предстал перед публикой, его абсолютно не волновало, подобно чеховскому герою, который хвастался публикацией о нем в газете после случайного наезда на него телеги. Главное, что о нем узнали.

Американский ученый Владимир Марков в своем двухтомном издании «Русский имажинизм. 1919–1924» (Верлаг, 1980) на основании сборника «Явь» и последующей за ним критики сделал очень своеобразные выводы: «…хотя “Явь” вовсе не имела целью стать витриной имажинизма, имажинисты были здесь главными. Более того, это был личный триумф Мариенгофа. Он стал восходящей звездой русской поэзии и знаменитостью, с которой Москва носилась» (Т. 1. С. 12).

Наверняка, и этот заморский ученый в глаза не видел, как «драгоценной “Яви”», так и критических публикаций о ней. Но вполне допустимо, что подобные отзывы о себе «восходящая звезда русской поэзии» могла слышать из уст своих знакомых и в те «окаянные дни». В 1921 году один из них, также помешанный на революции и называвший себя Реварсавром (революционный Арсений Аврамов), свой хвалебный панегирик о нем и Есенине не без помощи Мариенгофа изловчился даже опубликовать.

Так что акын красного террора ничего менять в своем трюкачестве не собирался. Да, если говорить по большому счету, и не умел. Как и его лучший друг по имажинизму, образованнейший Вадим Шершеневич. И потому они продолжали писать, как могли, давая тем самым повод для сокрушительной критики своих задиристо-бездарных творений.

Самой значительной работой в этом направлении была книга В. Львова-Рогачевского «Имажинизм и его “образоносцы”» (М.: Орднас, 1921). В ней известный в то время критик сделал подробный анализ творчества четырех имажинистов – Есенина, Кусикова, Мариенгофа и Шершеневича, стоявших у истоков этого течения. (Рюрик Ивнев на тот момент имажинистом не был).

Положительно в книге были оценены только стихи С. Есенина. Затем Львов-Рогачевский подверг резкой критике В. Шершеневича и чуть меньше – А. Кусикова. Что же касается творчества А. Мариенгофа, то главу о нем он назвал уже устоявшейся в литературных кругах того времени кличкой Мясорубка. Кстати, взята она из творчества самого же «образоносца». В его поэме «Кондитерская солнц» это слово является синонимом революции, которую Анатолий надеется экспортировать «из Москвы в Берлин, в Будапешт, в Рим…»

Глава довольно-таки объемная (около двух десятков страниц) и потому ее полностью использовать мы не можем. Но точность оценок даже с сегодняшней точки зрения принуждает нас (да простит читатель!) к частому ее цитированию:

«Поэт обещал дать нам прекрасное содержание, – пишет В. Львов-Рогачевский, – а дал кошмарное. И все это кошмарное содержание творчества Анатолия Мариенгофа, больного сына наших дней, облекается в соответствующие образы, вернее в подонки образов, в соответствующие сравнения, эпитеты. Его пейзаж пропитан той же кровью, той же хулой, той же матерщиной, тем же сочетанием чистого с нечистым. Он видит в безумном бреду “человеческие внутренности на мерзлых сучьях”, ему вонзается “в трепещущее горло лунный штык”, “он хочет чтобы сентябрь вбил ему в тело лунный кол”, он любуется зрелищем, когда “рассветной крови муть отекает с облаков посеребренных ложек, как в трупы в желтые поля вонзает молний копье, кинжал и меч, стрелу и нож, клинок…”