– Иди в ванную, – внезапно скомандовал он, отпуская меня и отворачиваясь. – Ты сегодня разочаровала меня. Я устал.

– Да, – прошептала я, поспешно отступая назад.

Я закрыла дверь ванной и привалилась к ней спиной, постепенно сползая на пол. Только сейчас я позволила себе дрожь. Вдох. Выдох. Только не плакать. Нельзя, чтобы утром были красные глаза.

Я поднялась и начала механически снимать макияж. На запястье уже наливался синяк – фиолетовый браслет поверх следов, которые едва успели побледнеть. Я открыла шкафчик, достала тональный крем.

Завтра нужно надеть блузку с длинными рукавами.

Я посмотрела на свое отражение: кожа бледная, глаза пустые. Наполнила ванну горячей водой, добавила ароматическую соль. Погружаясь в воду, почувствовала, как начинает жечь свежая ссадина. Но боль была почти желанной: что-то настоящее, что-то, что нельзя спрятать за улыбкой.

Я закрыла глаза. Мысли вернулись к сегодняшнему вечеру, к Татьяне. К ее вопросу о картинах.

Когда я в последний раз рисовала? Кажется, за месяц до рождения Ильи…

Я вспомнила, как Роман однажды похвалил мои работы. В самом начале, когда мы только познакомились. Он даже предложил устроить мне выставку. Но потом каждый раз находил недостатки в новых картинах. «Слишком простовато». «Не хватает глубины». «Ты же не думаешь, что это действительно талантливо?»

А потом, когда родился Илья, искусство как-то само собой отошло на второй план. Мольберт, краски, кисти – всё отправилось на чердак. «Временно», – сказала я себе тогда.

Временно. Шесть лет назад.

Я вытерла слезу, скатившуюся по щеке. Вода в ванне остывала, но я не спешила выходить. Здесь, за запертой дверью, было единственное место, где я могла позволить себе снять маску.

Из спальни донесся звук телевизора. Роман, вероятно, смотрел новости. Завтра он будет вести себя так, словно ничего не произошло. Возможно, подарит мне что-нибудь. Браслет или новые серьги, чтобы скрыть следы.

Я глубоко вздохнула, заставляя себя подняться. Машинально нанесла крем на запястье, скрывая синяк. Расчесала волосы, надела шелковую пижаму.

Он устал. Это был напряжённый день. Завтра всё будет хорошо.

Слова, которые я повторяла себе каждый раз. Слова, в которые давно перестала верить.

Я осторожно покинула своё временное убежище. В спальне было темно, лишь мерцал экран телевизора. Роман уже спал, или делал вид, что спит. Я неслышно скользнула к своей стороне кровати, бесшумно откинула одеяло.

– Ты слишком долго, – его голос прозвучал в темноте.

Я замерла.

– Прости, – прошептала я. – Я не хотела тебя будить.

Роман не ответил. Я осторожно легла, стараясь сохранять дистанцию между нашими телами, но при этом не показывать, что избегаю его. Искусство невидимых границ, которому я научилась за годы брака.

– Завтра повезу Илью на соревнования, – наконец произнёс муж. – Тебе не нужно ехать.

– Но я думала…

– Тебе. Не нужно. Ехать, – отчеканил он. – У тебя синяк на запястье. Не хочу лишних вопросов.

Моё сердце сжалось. Илья ждал этих соревнований по плаванию три месяца. Он каждый день спрашивал, придем ли мы оба.

– Хорошо, – выдохнула я, сглатывая комок в горле.

Роман повернулся ко мне, его рука легла на мою талию – собственнический жест, не нежность.

– Ты же понимаешь, что я делаю всё для нашей семьи, – произнес он тоном, которым обычно разговаривал с бизнес-партнерами. – Для тебя. Для Ильи.

– Да, – прошептала я.

– И это ты вынуждаешь меня… расстраиваться, – его рука скользнула выше, к моей шее. Не сжимая, просто обозначая возможность. – Когда ты ведешь себя… неподобающе.

– Я знаю, – еле слышно ответила я. – Прости меня.