— Не говори глупостей, — смотрит в сторону и хмурится.

— Ты еще и не предохранялся, — шепчу я. — О чем ты думал?

— В тот момент? — переводит мрачный взгляд на меня. — Ни о чем, Нина.

— Ты так нажрался, что совсем не соображал? — шепчу я.

А затем я вспоминаю тот вечер, когда он пришел пьяный с корпоратива и как молча, сшибая все на своем пути, поднялся на второй этаж в нашу спальню и заперся в ванной комнате на пару часов.

А затем всю ночь прижимал меня к себе и неразборчиво шептал, что я у него сокровище и что он меня любит больше жизни. Благодарил за сыновей, за дочь и за то, что я такая любимая.

— Я тогда ничего не сказал, потому что думал, что пронесет. И если бы пронесло, Нин, я бы с собой это в могилу унес, — сжимает кулаки. — Ты бы ничего не узнала.

Мне холодно от его слов, потому что я бы предпочла жить в неведении. И то, что Глеб решил тогда смолчать, скрыть правду о том вечере и продолжить жить, как жил, было, наверное, правильно.

Но это только в том случае, если бы не было беременности.

Мы прожили с Глебом слишком много лет, и у нас схожие характеры и взгляды на жизнь. О некоторых моментах, что могут уничтожить семью и травмировать детей, лучше молчать.

Это наш кризис. Наши отношения, которые полетели под откос, и швырять детей в эту грязь, не осознав всех последствий, нельзя.

— Оставь меня, — провожу ладонью по лицу, пытаясь стереть с себя напряжение и страх за будущее. — Я не готова сейчас к разговору, вопросам и ответам. Иди к детям. Я… хочу побыть в тишине, Глеб. Уж на это у меня есть право сейчас? Мне смотреть на тебя сейчас больно и тошно, — выдыхаю и рычу. — Меня буквально мутит от твоей рожи, Глеб.

А затем я замираю, как и мой бледный муж. Шестеренки в голове скрипят, потом резко проворачиваются, стирая зубчики, и я медленно выдыхаю в попытке осознать реальность.

— Глеб, оставь меня, пожалуйста, — хрипло шепчу я.

Мозг уже не просто булькает, а плавит череп.

— Что случилось? — тихо спрашивает Глеб.

А я не шевелюсь с широко распахнутыми глазами, прислушиваясь к слабой тошноте, и я ее узнаю. Я родила трех детей.

И я планировала только трех. Два мальчика и девочку.

Я ведь сижу на таблетках. И я ни разу не пропускала прием.

Ну, может, пару раз позже их глотала, когда выматывалась на работе и с детскими разборками, кто кого обидел.

Нет. Я не могу быть беременной. Не сейчас. Это подстава. Это подлость. Дайте мне разобраться для начала с изменой мужа, и только потом бейте по голове второй раз.

— Нин, — Глеб касается моей руки, а я ее одергиваю и прижимаю к груди.

Он об этом не узнает. Никто не узнает. Потому что… потому что я планировала только троих детей.

— Дай мне побыть одной, — цежу сквозь зубы. — Ты сказал мне достаточно.

— Понял, — Глеб встает и шагает к двери. — Да, тебе надо эту новость переварить.

Не буду истерить и паниковать. Тошнота может быть просто тошнотой.

— Глеб, что случилось? — слышу за дверью встревоженный голос Гали, нашего семейного доктора. — Ты что тут такой бледный стоишь? С Ниной что-то? Господи! Да что ты молчишь?!

6. Глава 5. Я ему надоела?

— У тебя давление низкое, — Галя хмурится на циферблат манометра, а после вытаскивает из ушей стетоскоп.

Я пялюсь на люстру.

Меня все еще тошнит.

— Нин.

— Что?

— Какие еще жалобы?

— Никаких.

Галя стягивает манжету тонометра с моего плеча и вздыхает, ожидая, когда я заговорю, но я молчу и продолжаю пялиться на люстру.

Белые лепестки из тонкого стекла, золотая каемка по краю. Я с Глебом несколько часов выбирала эту люстру.

Галя смотрит на Глеба, который стоит у двери привалившись к стене плечом.