— Ага, отличный, — язвительно сощурившись, сверлит Антонина Ларионовна меня своим ненавидящим взглядом. — В нормальной семье есть дети. Дети! — бухает она об стол сковородкой. — А вы сколько уже вместе? Семь лет? — хотя прекрасно знает и помнит дату нашей свадьбы.

Которую, кстати, она тогда максимально постаралась испортить, приперевшись в ярко красном платье, в котором она светилась, как бельмо на глазу, и рассказывая каждому из гостей, какой у нее замечательный гениальный сын, и какая прошмантовка — невестка, которая охотится только за его миллионами.

Но на не знает, что я, на самом деле, подписала брачный договор, в котором отказалась от всех Жениных миллиардов. Всё по-честному. Я же вышла замуж по любви. И будь он простым менеджером, я его любила бы не меньше. Его прозрачные голубые глаза, цвета моря у дюн, его нос с горбинкой, излучину капризных губ и его руки. И ёще кое-что ещё… Но этой бабке это знать не обязательно.

— Пять. Пять лет мы женаты, — поправляю я свекровь. О боже, когда она наконец-то пожарит свои сраные сырники и уже свалит отсюда?!

— Ага-ага, пять лет, — сощурившись, как Пинкертон, шипит она в ответ. — Вот и я говорю, что за пять лет нормальные семьи уже по двое-трое детишек успевают родить! А ты чего ждёшь?! — сверлит она меня пытливым взором мутных глаз в разводах ботокса, как на допросе в гестапо.

— Всему своё время, — сдержанно отвечаю я.

Хотя сейчас меня ударили прямо под дых. Но я не подаю виду этой фашистке.

Вот уже все эти пять лет мы с Женей пытаемся завести ребёнка! Пять лет! Да люди столько за всю жизнь сексом не занимаются, как за эти долбанные пять лет!

Я понимаю, что моё терпение и время уже на исходе. Я до последнего оттягиваю походы к врачам и в клиники репродуктивной медицины, потому что перед глазами у меня стоят примеры подруг и знакомых, чья жизнь на гормонах превратилась в бесконечный ад, а постоянные безуспешные попытки забеременеть разваливают брак посильнее леваков и абьюзов.

— Как же, всему своё, — тянет эта нашпигованная филерами Медуза Горгона. — Время-то уходит, или в сорок лет собралась рожать?! Чего ждёшь-то?! — подступает она ко мне, угрожающе помахивая шумовкой. — Не нагулялась ещё, что ли?! — шипит она и брызжет слюной, и я предусмотрительно делаю шаг назад.

— Так что вы говорила про Мию? — перевожу я разговор в более безопасное русло.

Тем более мне надо понимать, кто такая эта Мия, чьё имя мой муж шепчет во сне!

— А что, Женечка тебе разве не рассказывал? — язвительно цедит она. — Это его первая и главная любовь. Ещё с института.

Шах и мат.

Первая любовь.

Но мало ли у кого была первая любовь! Я тоже встречалась с Витькой из десятого «Б», но я не шепчу его имя во сне! Здесь что-то явно нечисто.

Этой злобной колдунье наверняка что-то известно.

— И где она теперь, эта первая любовь? — как можно более безразличным тоном спрашиваю я.

— А вы уже проснулись! — вдруг прерывает нашу «приятную» утреннюю перепалку мой Женя, заходя на залитую солнечным светом кухню. Светом и масляным угаром от пережаренных сырников его мамаши.

Я смотрю на его улыбающееся родное лицо, и грязные тёмные подозрения понемногу уползают в свои норы, как ночные змеи.

— Доброе утро, любимая, — приобняв, целует меня мой муж, и я краем глаза вижу, как шипит и корчится рожа его ненавистной мамаши, как у вампира на рассвете.

— А я тебе сырничков испекла, — суёт ему в лицо тарелку с обгорелыми уродцами Антонина Ларионовна.

— Мама, спасибо! — расплывается в тёплой улыбке Женя. — Поспала ба, Лена отлично со всем справляется.

— Да ты что, разве я могу уснуть со своим давлением! — закатывает глаза к потолку его мамаша. — Полночи пыталась сбить. Боялась, что до утра не доживу, — причитает она, и я вижу, как тень озабоченности накатывает на лицо моего мужа.