– Какие улики?

– Разглашать эту информацию мы не можем, – лаконично отвечает, а я киваю. Смысл спорить? Допрос продолжается не менее часа. Но я ничего ценного сообщить не могу. Потому что я, как выяснилось, ничего не знаю о своем муже.

– Что ж, на данном этапе мы закончили. А теперь мы едем к вам домой, проводить обыск. Постановление – вот, – мне протягивают документы, а я лишь хлопаю глазами. Обыск? У меня? От одной мысли становится не по себе. С другой стороны, я точно знаю, что никаких денег у нас дома храниться просто не может! Куда их спрячешь в нашей однушке?

– Хорошо. А Екатерину вы проверить не хотите?

– Которая то ли любовница, то ли не очень? – вскидывает брови один из полицейских, – Нет. Сейчас мы не можем этого сделать. На этот счет нужны основания. Но вы не переживайте. Если они будут, проведем обыск и у нее.

Отлично. То есть меня проверять основания есть, а ее – нет. Но я не спорю. К тому же, проверяют-то не меня, а Славу. Только получается что и меня.

Я поднимаюсь с места, и возле поста медсестры снова вижу Александра Феликсовича. Он о чем-то с ней разговаривает, но когда я поднимаюсь вместе с полицейским, его взгляд упирается в меня. Его морщина на лбу стала как будто глубже, а глаза – темнее. Он меня буровит взглядом, а у меня появляется дурная мысль, что он подслушивал разговор. Но нет, это вряд ли. Зачем?

– Дежурный врач тут? – интересуется сотрудник.

– Вот он, – киваю в сторону Александра Феликсовича.

– Да, мы уже узнали у медсестры, что ваш муж в тяжелом состоянии, но хотелось бы более точного диагноза и понимания перспектив, – он переключается на врача и быстрым шагом подходит к нему, – сотрудник полиции оперуполномоченный Луценко. Вы лечащий врач Литвина?

– Я. Меня зовут Александр Феликсович. Чем могу помочь?

Они отходят в сторону. Разговор занимает всего минут пять. Однако после него лицо этого мужлана становится немного мягче. Не то чтобы врач стал менее враждебно ко мне относиться… Но видимо понял мотивацию. Хотя о чем я думаю?

Когда полицейский возвращается, мы тут же направляемся в машину. Впереди обыск, а мне хочется просто спать. И как только мы садимся в служебный автомобиль, голова становится совсем тяжелой, на меня наваливается дремота. Однако сквозь сон слышу разговор:

– Так что врач сказал-то?

– Вроде выживет этот Литвин. Но вот останется ли он в себе – хороший вопрос.

– А если не останется? И если он наличку хранит не дома? А в другом месте?

– Значит будем искать в другом месте… Рассвет скоро.

Ровный звук мотора меня укачивает, и я уже дальнейшего разговора не слышу. Я сплю, и мне снится как мы со Славой гуляем по Анапе, смеемся. И он совсем мне не изменял, не предавал и не крал деньги. А еще он здоров, а эта мерзкая Екатерина не смеялась надо мной и моею наивностью.

Обыск проходит достаточно быстро. Помимо полицейских присутствуют еще какие-то мужчина и женщина, как мне объяснили – понятые. Вопреки ожиданиям, мне не переворачивают квартиру. Сотрудники органов, надев перчатки, открывают все шкафчики, заглядывают под кровать, простукивают стены и пол…

Мне вспоминаются слова этой Екатерины, что тридцать восемь миллионов наличными займут едва ли не половину комнаты. Поэтому видимо полицейские особенно-то и не стараются. Первичного осмотра достаточно, чтобы понять, что денег тут нет.

А еще нет предметов роскоши, дорогой техники или украшений. Мы всегда жили скромно. На мою зарплату фельдшера скорой помощи особенно не разгуляешься, поэтому мне приходилось брать дополнительные смены. Да и Слава как-то заработками не радовал. Хотя сейчас я уже не уверена, он и правда мало зарабатывал, или деньги уходили на эту самую Екатерину?