♦ наличия никчемного отца, плохого или презренного человека, за которого должно быть стыдно, и т. д. Но что еще хуже: возможно, я унаследовал его качества и являюсь таким же никчемным, как он, и тогда мать меня бросит. Каждая ссора с матерью, любая критика сознательно или бессознательно активирует эту фантазию;

♦ наличия отца, издевавшегося надо мной, своим ребенком, который ему безгранично доверял; или бросившего меня, когда я не сомневался в его любви, и т. д.;

♦ участи человека, над которым издеваются другие, даже любимые люди; участи брошенного, недостойного любви и т. д.

Чем старше и взрослее становится ребенок, тем больше он в состоянии различать образ отца и представление о себе самом: отец состоит не только из плохих качеств, и хотя он исчез, но все еще любит меня (по-своему), а самое главное – все это не имеет ничего общего со мной, ребенком, это не моя вина. Однако такая дифференциация возможна только в рамках имеющегося общения, пусть даже – при наличии реальной опасности – с помощью таких вещей, как «сопровождаемое посещение» или «сопровождаемое общение». И наоборот, если односторонние «плохие» образы подвергаются вытеснению, то они не поддаются изменению. Напротив, чем больше вытесняются такие представления, тем – парадоксальным образом – выше риск бессознательной идентификации детей с ними. Существует только одна причина, по которой ребенка следует держать подальше от отца: если отец вследствие тяжелой психической патологии дает своему ребенку лишь ощущение того, что его отвергают, не желают или ненавидят. Но такое бывает очень и очень редко. Другими словами, даже несовершенных или вредных с педагогической точки зрения отцов – и таких же матерей – в определенных областях нельзя заменить на кого-то другого. Подобная попытка лишь отнимает у ребенка шанс на то, что такие проблемные влияния станут менее значимыми по мере его взросления. Если отношения между отцом и ребенком абсолютно невозможны (например, если отец пропал), остается только два пути: перепробовать все, чтобы начать сначала, а если не получится, «сохранить жизнь» отцу, а точнее – воспоминаниям о нем у ребенка с помощью историй из прошлого и (если возможно) фотографий и предоставить ребенку объяснение его отсутствия, позволяющее ему развить, по крайней мере, амбивалентный, т. е. состоящий как из отрицательных, так и из положительных сторон образ. Так из простого отсутствия может вырасти полезный рассказ – необходимое условие для надежного чувства идентичности.

Печальная глава, выбранная мной в качестве эпилога. Дело в том, что для таких отцов вопрос, с которого я начал свою лекцию, – «Что мне следует изменить в будущем?» – кажется не имеющим смысла, потому что они чувствуют себя бессильными против матерей, а иногда и отвергающих их детей или судов. Она печальна и потому, что я мало что могу предложить, кроме слабого утешения: ваше мнение о том, что вы, отцы, важны для своих детей, было сегодня мною подтверждено. И мне не нужно рассказывать вам об имеющихся у общества возможностях – семейной терапии, консультировании по вопросам воспитания, медиации или повторном обращении в суд: по всей вероятности, вы через все это уже прошли.

Но, может быть, для некоторых из вас все-таки существует свет в конце туннеля – то, о чем вы, возможно, еще особо не задумывались, – и, следовательно, та область, в которой вы еще не использовали все возможности для инициирования изменений