Сейчас, спустя семь лет, мы знаем всё о том, чем занимаемся. Успели прочувствовать горечь разочарования, набить шишки и отлететь от эйфории радости за наше детище, уверенно вставшее на рельсы успеха.

Напевая себе под нос, режу колбасу, сыр. Выкладываю на сервировочное блюдо поджаренный в тостере хлеб.

– Этим ты кормишь моего сына? – губы Елизаветы Александровны складываются в жёсткую линию.

– Мхм.

– Кошмар!

– Он не жалуется.

– Жалеет тебя. Удивляюсь, почему Андрюша ещё не сбежал от такой хозяйки, как ты.

С напускным равнодушием пожимаю плечами.

Одна и та же песня из года в год. Хоть бы репертуар сменила…

– Может, ему всё равно на то, какая я хозяйка? У нас сейчас другие приоритеты.

– Приоритет каждой женщины – дом. Уют. Очаг. Но ты, Лара… – ядовитый взгляд впивается мне в лоб. – Видимо, ты поломанная женщина.

– Вы на что-то конкретное намекаете?

Елизавета Александровна набирает в лёгкие воздух, но ничего не произносит. Однако всё читается по её напряжённому лицу.

Она по-хозяйски лезет в холодильник, достаёт пару яиц и бутылку молока. Отворачивает крышку и брезгливо принюхивается.

– Ну хоть не скисло. Я поражена.

Заняв противоположную от меня часть островка, стоящего посреди кухни, она принимается взбивать яйца с молоком.

– Андрюше нужно правильно питаться.

– А что, Андрюша бытовой инвалид? – язвительно дёргаю бровью. – Если ему надо, пусть питается. Он в состоянии сам приготовить себе завтрак.

– Ты должна за ним ухаживать. Он очень устаёт.

– Я тоже работаю наравне с вашим сыном, если вы забыли. И наравне с вашим сыном устаю.

– Вот! – свекровь назидательно задирает указательный палец вверх. – Все беды от твоего желания что-то кому-то доказать, тогда как надо поумерить свой пыл и осесть дома. Как и подобает настоящей женщине!

Переместившись к плите, она жарит омлет.

– Это называется самореализация и здоровые амбиции. Мы живём в двадцать первом веке, слава богу. В веке, когда женщина может себе позволить то же, что и мужчина.

– Когда ты дома убиралась в последний раз? – идёт свекровь с козырей.

Да, я не убираюсь.

Но у меня чисто. Всегда.

– Я оплачиваю клининг. А в чём проблема?

– Женщина создана служить мужчине! Это наше прямое предназначение. Ты потому и бездетная, что не женским делом занимаешься. Если идёшь против своей природы, будь добра заплатить за это свою цену.

Сжимаю до побелевших костяшек нож для масла.

Как это низко – упрекать человека в том, на что он не в состоянии повлиять.

Свекровь прекрасно знает, сколько времени и внутреннего ресурса я потратила на проверку здоровья. Сколько слёз бессилия пролила в стенах клиник.

Подбираю в голове слова, чтобы чётко и жёстко, без истерик, осадить свекровь. Но не успеваю ничего сказать – на кухню спускается Андрей.

– Всем доброе утро, – целует меня в щёку.

– Доброе.

Я пробегаюсь пальцами по его влажным волосам. От него пахнет гелем для душа, любимым табачным парфюмом и своим собственным запахом тела.

От этих ароматов кружится голова…

Чувствую себя влюблённой девчонкой, внутри которой бурлят гормоны и порхают дурёхи-бабочки.

– Андрюш, садись, я тебе омлетик приготовила, – суетится вокруг него свекровь.

Выставляет на столе в обеденной зоне одну тарелку.

Завтрак, я так полагаю, положен только мужчине.

Что ж…

Отличное начало дня.

Пока Елизавета Александровна перекладывает омлет в тарелку, я беру Андрея в плен, обвивая его шею руками.

– Почему твоя мама здесь? С чемоданом, – шепчу на ухо.

– С чемоданом? – Андрей сводит брови над переносицей, а затем резко и виновато зажмуривается. – Чёрт, прости, совсем об этом забыл! У неё тараканов травят. Во всём подъезде.