– Сесть! – приказал боец и остался за спиной.

Команду исполнил. Присел. Посмотрел на лейтенанта, и он сказал:

– Допрыгался Погиба? Думал, что убил командира роты и все шито-крыто? Нет уж… Придется отвечать…

– Спокойнее, – одернул лейтенанта следователь. – Всему свой черед. Когда я вас спрошу, тогда и говорите.

Лейтенант замолчал и дальше пошла рутина. Следователь хотел, чтобы я признался в невыполнении приказа, бегстве с поля боя и убийстве. А оно мне надо? Слово лейтенанта против моего. Поэтому я уперся – знать ничего не знаю, видеть ничего не видел, с майором Ерошкиным в том бою не встречался, отступил, когда остался один, а лейтенанту что-то померещилось, темно было, и он мог легко спутать меня с кем-то другим.

Разумеется, следователя, который пытался поскорее покончить с делом, такие ответы не устраивали. Ему проще выбить из меня признание вины, передать материалы в тройку и конец. Пять минут на обсуждение, потом приговор и к стенке. Или тюремный срок – это уж если повезет.

В конце концов, следователю все это надоело. Он выпроводил лейтенанта, который упорно стоял на своем и доказывал, что я убийца, из кабинета, вышел из-за стола и навис надо мной.

«Сейчас ударит», – подумал я и не ошибся.

Хлесткий удар в челюсть сбросил меня со стула и сразу два удара ногой в живот. Я зажался, ждал продолжения, а следователь присел на корточки и, подпустив в голос сочувствия, заговорил:

– Пойми ты, дурила, если признаешь вину, все сложится хорошо. Считай, сотрудничество со следствием. Врать не стану, явку с повинной оформить не получится. Но тебя не расстреляют. Получишь пятнадцать лет и поедешь на восток, подальше от войны и фронта. А потом все в твоих руках. Государство может дать тебе шанс искупить проступок кровью…

– Я не убивал Ерошкина… – выдохнул я. – Лейтенант ошибся…

– Жаль, – следователь поднялся. – Сегодня еще подумай, а завтра у тебя будет выбор. Подписываешь признание и живешь. Или упираешься, и тобой занимаются бойцы охранного взвода. Они парни крепкие и на расправу скорые, быстро из тебя отбивную сделают. Понял?

– Да.

Следователь сказал конвоиру:

– Увести.

Боец отвесил мне легкий пинок:

– Подъем!

К счастью, следователь меня не покалечил, хотя мог. Однако завтра меня дожмут. Даже если я не сдамся, здоровье потеряю, тут следователю можно было верить.

Конвоир отвел меня к остальным арестантам, и я прилег в уголке. В голове сотни мыслей и ни одной веселой. Куда ни кинь – всюду клин. Поэтому, скорее всего, чтобы сберечь здоровье, мне придется подписать признание. Может, не обманет следователь, и я еще поживу. Хоть в тюрьме, но люди и там как-то приспосабливаются…

Совершенно незаметно я задремал, и меня не тревожили. Однако в состоянии покоя я находился недолго. Рядом что-то взорвалось, стекла вылетели и я очнулся.

– Бомбежка! – закричал кто-то.

– Конвоир! Выпусти! – ударил кулаками в дверь другой арестант.

– Хана нам! – истерично заверещал третий.

Я остался на месте, потому что дергаться бессмысленно. Чему суждено произойти, то и случится. Здесь и сейчас от меня ничего не зависело.

Авианалет продолжался недолго, несколько минут, и в здание клуба немецкие летчики не попали. Рядом штаб стрелкового корпуса и артиллерия. Видимо, они в приоритете. Вот только сразу после налета началась перестрелка, и я не стерпел, поднялся и подошел к окну, которое было забрано крупными железными прутьями.

Судя по звукам, в поселке разгорался полноценный бой. Винтовки, автоматы, пулеметы и гранаты. В ход шло все, а это не просто так.

– Кто же это на красноперых налетел? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил приблатненный пожилой боец, которого поймали на воровстве.