– Что вы! Зато у вас такие чудесные сыновья! А неприятности да, случаются. Уж простите ещё раз. И поверьте, что это не самое страшное горе в жизни.

– Да развод у меня был в этот день! – пояснила соседка. – Вот вы с мужем годовщину свадьбы отмечаете?

– Ну, в общем, да, – чуть растерянно сказала Аля. – Небольшой семейный праздник.

– А я день развода отмечаю! Невеселая дата. Как день кончины, – выдала Елена. – Тоже вроде как семейное событие! Печальное торжество!

– Тогда давайте по бокалу мартини, – устало согласилась Аля, не находя больше слов.

Позже Аля взволнованно докладывала мужу о чрезвычайном происшествии и о странном разговоре с соседкой.

– Эта Елена такая суровая и большая, я стояла перед ней, как нашкодившая школьница! – призналась она, испытывая облечение от возможности пожаловаться Виктору. Любая беда дробилась на мелкие ничтожные осколки, если Альбина делилась с мужем.

Калиновский смеялся, журил жену, а соседку назвал монументальной дамой.

– Она может легко позировать для статуй! Прямо мухинская колхозница! – веселился Виктор. – Только без рабочего, как я понимаю. Смотри, Алька, будь осторожна, а то она зашибёт тебя ненароком в порыве ярости. Разведенки – они бабы злые, ох, злые, на весь свет обиженные! И не пей с ней, она тебе не компания.

Она была по-своему красива, эта Елена с четвертого этажа: крупная, светловолосая, круглолицая, широкая везде, но статная. В ней была простая русскость, несколько облагороженная современным одеянием, и с неё действительно можно было картины писать и скульптуры лепить. Колхозница скульптора Мухиной тоже великанша, но она, эта монументальная дива, всегда стояла на постаменте при рабочем, рука об руку с крепким, надёжным мужиком. В паре оба персонажа смотрятся единым целым, монолитно и убедительно. Однако это только памятник, идеализация людских образов. На самом деле, в реальной жизни, не каждой «колхознице» так везёт, не всякой дородной тётке сыщется подходящий партнёр, похожий на покладистого гиганта «рабочего».

Обе женщины, Альбина и Елена, поселились в новом доме почти одновременно. Алю привело сюда счастье, а нижнюю соседку вышвырнуло житейским ураганом из иного, более насыщенного бытия. Забросило её, бедолагу, на четвертый этаж, буквально Калиновским под ноги. Аля и её мужчины ходили у Елены над головой, и отзвуки их радостной жизни проникали вниз, иногда вместе с пенящейся водой, словно семейному благополучию было тесно в стенах одной квартиры. Оно пузырилось, как игристое вино.

По неотчетливым звукам, по общему шумовому фону, действительно можно определить семейный климат. Мирная тишина, иногда негромкая музыка, дружный смех, ровное воркование, шаги в коридоре – вместе пришли, вместе ушли… Ни ругани, ни истерик, ни звона бьющейся посуды. Шуршат, распаковывая мебель и бытовую технику. Сверлят стены, что-то развешивают, обустраивают свой быт. Всё хорошо, и иметь таких соседей всегда приятно. Так жили Калиновские, а климат в семье Елены был неустойчивым, погода в её доме резко менялась с затишья на бури. Снизу вверх, на пятый этаж с четвертого, нередко доносились раздраженные женские возгласы. Порой соседка нервно кричала на мальчиков, да ещё и приправляла речь крепкими непечатными выражениями. Але казалось, словно внизу воет раненая львица или медведица. Аля искренне удивлялась, как можно бросаться матерными словами в собственной семье, в общении с родными детьми, а Виктор напоминал ей, что их дело – сторона. Аля печалилась. Безучастность взрослых – преступление против чужих детей. Так ей казалось, но чем помочь, она так и не решила за все годы вынужденного соседства.