– Я все-таки ей напишу, – Джорджиана цокает языком. – Мисс Монро ни к чему знать, что ты не удосужилась даже вежливо ей отказать. – Она засовывает письмо обратно в конверт.

– Делай что хочешь. – Я снимаю бигуди так резко, будто они загорелись. – Что дальше?

– Одевайся, чтобы мы успели к модельерше в Манхэттен. – Она собирает письма и поднимается с табурета.

– Дай мне пятнадцать минут. Ладно?

Джорджиана вздыхает:

– Пустые обещания.

Мы успеваем в ателье «У Зельды» до закрытия. Как только я оказываюсь внутри этого бутика на Среднем Манхэттене, во мне просыпается страх перед примерками и модельерами. Я напрочь забываю про Сансет-стрип и Мэрилин Монро.

Я люблю одежду, но не такую – модную, дизайнерскую. Мне больше по душе готовая одежда, а также меховые накидки и норковые шубы. При росте метр шестьдесят пять я ношу восемнадцатый размер, и большинство знаменитых модельеров хмурятся, стоит мне сделать шаг в их царство.

Мадам Зельда говорит, что она не такая. Как только мы заходим в ее ателье, она заявляет, что полная женщина – это еще одна клиентка, для которой она может сшить прекрасную одежду.

– На вас это платье будет смотреться не хуже, чем на манекене.

Несколько минут спустя я шепотом говорю Джорджиане на ухо, что совсем не прочь сыграть роль гигантской игольницы для столь талантливого и обходительного человека, как мадам Зельда.

Ее полное имя – Зельда Винн Вальдес, и ее платья и костюмы пользуются огромным спросом. Она стала одной из первых негритянок, открывших свой бутик на Манхэттене. Вдобавок она председатель нью-йоркского отделения Национальной ассоциации дизайнеров одежды и аксессуаров, созданной Мэри Маклеод Бетюн. По дороге Джорджиана ввела меня в курс дела. Но больше всего меня впечатлила прямолинейность Зельды и ее искренняя улыбка. Я моментально стала ее поклонницей.

Мы с Джорджианой собираемся уходить спустя несколько часов замеров и лекций про пайетки и атлас, когда в ателье заходит Дороти Дэндридж. Дружелюбно с нами поздоровавшись, она рассказывает, что прилетела с Западного побережья на фотосессию.

Она такая милашка, никому не желает зла, но сегодня ей не стоило делиться своим мнением о клубе «Мокамбо».

– Это возмутительно, что мне довелось выступить на Сансет-стрип раньше тебя. Ты ведь королева джаза.

– Да, это несправедливо. – Надеюсь, за вежливой улыбкой не видно моих сжатых зубов.

Я чувствую на себе взгляд Джорджианы и смотрю в ее сторону, чтобы подтвердить свою догадку. Джорджиана приподнимает бровь, предупреждая меня суровым изгибом губ.

Разозлившись, я порой начинаю нарываться на неприятности. Меня так и подмывает спросить мисс Дэндридж, не считает ли она, что попасть в «Мокамбо» ей помогли точеная фигурка, сравнительно светлый оттенок кожи и соблазнительные губы.

Джорджиана вдруг возникает рядом со мной, извиняется за то, что нам пора, и подталкивает меня к двери.

Обменявшись с Дороти мимолетной улыбкой, еще более торопливыми объятиями и помахав ей на прощание, мы с Джорджианой выходим на улицу и направляемся к лимузину.

– Вот поэтому у тебя так мало друзей, Элла.

– Я ничего не говорила.

– Еще как говорила. Все, что ты хотела сказать, было написано у тебя на лице.

Я морщу нос. Не то чтобы Джорджиана ошибалась, но некоторые вещи изменить нельзя. Так что я на нее не смотрю. Я иду, опустив голову, и считаю трещины на асфальте, пока мы не садимся в машину.

1952 год

Машина ждет на улице, и Мэрилин почти готова к выходу.

Она берет тюбик красной помады Max Factor оттенка «коралловое сияние», красит губы так, как делала с тринадцати лет, и наносит тушь на длинные ресницы. Преображение никогда не занимало много времени, что тогда, что сейчас. Становясь Мэрилин, Норма Джин заставляет мужчин тяжело дышать, высунув язык, как волки, а женщин – шипеть, как змеи.