К сожалению, сегодня стало хорошим тоном снисходительно похлопывать Дарвина по плечу и походя уличать его во множестве грехов – истинных и мнимых. Впрочем, в свое время мы уже достаточно об этом писали и повторяться не будем. Отметим только, что дарвинизм – это единственная крупная научная теория, благополучно пережившая XIX век. И еще одно немаловажное замечание: чтобы публично выступить 150 лет назад со столь революционными идеями, нужно было обладать, помимо всего прочего, еще и немалым мужеством – как гражданским, так и научным. Дарвин прекрасно видел слабые места своей теории, но не убоялся неизбежной критики и хотя бы уже поэтому заслуживает уважения. А ведь отстаивать тезис интимного родства высших приматов и человека при тогдашнем состоянии палеонтологической летописи и полнейшей неразвитости специальных разделов биологии было самым настоящим подвигом. Натан Эйдельман в интересной книге «Ищу предка» написал об этом очень хорошо: «Я готов биться об заклад с любым (кроме изучавших этот вопрос специально), что если б довелось ему поспорить даже с такими старыми „противниками обезьяны", как, скажем, Карл Линней, Жорж Кювье, или даже с кем-нибудь помельче, вроде Агассица или ученого-герцога Аргайля, то был бы мой уважаемый современник нещадно побит упомянутыми учеными мужами».

И далее Эйдельман воссоздает ход этого гипотетического диспута, напоминая: вы не имеете права прибегать к аргументам, которые были попросту неизвестны в середине позапрошлого века. Скажем, о рудиментах и атавизмах вы говорить можете, а вот о синантропе, яванском человеке или гейдельбергской челюсти – извините, нет, поскольку эти предметы еще не выкопаны из земли. Я не стану приводить обширных цитат, а коротко перескажу суть. Поверьте, это весьма поучительный диалог.

Итак, набрав в грудь побольше воздуху, вы провозглашаете, что человек произошел от обезьяны. Вас, разумеется, просят обосновать столь ответственную теорему. Вы напрягаете память и говорите о большом сходстве в строении скелета, зубов, внутренних органов, о менструальном цикле высших приматов и близости эмбрионов, но вот о крови по условиям игры вынуждены молчать, так как группы крови будут открыты Ландштейнером только в 1900 году. Равным образом вы не имеете права щеголять такими терминами, как хромосомы, гены и молекула ДНК. Вы обязательно напомните оппоненту, что обезьяны умеют смеяться, стыдиться и обманывать, но умолчите об интереснейших опытах с приматами Келлера, Ладыгиной-Коте, Гарднеров и Примака.

Вас вежливо поблагодарят за исчерпывающий перечень общих для обезьян и человека признаков и ядовито заметят при этом, что вы не первый обратили внимание на поразительное сходство двуногих и, так сказать, четвероруких. Давным-давно известно, что нет на свете твари, более похожей на человека, чем обезьяна. «Ну, вот видите, – обрадованно говорите вы, – вы и сами согласны». – «С чем согласен?» – недоумевает ваш оппонент. «Если человек и обезьяна так похожи, это свидетельствует о единстве происхождения, о наличии общего предка, каковым должны быть, по всей видимости, древние человекообразные обезьяны».

И вот тут вас откровенно разделывают под орех. Сначала ваш оппонент извинится перед уважаемой аудиторией за то, что не будет прибегать к таким аргументам, как существование Бога, непреложность Священного Писания, отвратительность самой мысли о том, что венец творения происходит от вонючих безобразных кривляк, и прочая, и прочая, и прочая. Он берется тут же, не сходя с места, предложить поклоннику обезьяны (кивок в вашу сторону) несколько ничуть не менее убедительных теорий, замечательно объясняющих сходство людей и приматов.