В воспоминаниях он назвал себя (маленького) трусом, но именно это качество человеческого характера он считал самым отвратительным, поскольку трусость таит в себе скрытую жажду насилия. Уже много позже, став признанным лидером индийского народа и пропагандируя свою знаменитую политику ненасилия, он говорил: «Человек, который, столкнувшись с опасностью, ведет себя подобно мыши, справедливо именуется трусом. Он лелеет насилие и ненависть в своем сердце и убил бы врага, если бы это ему ничем не грозило. Он чужд ненасилию». Сам же Ганди, конечно, трусом не был. Ему было всего лишь одиннадцать лет, когда он понял, что душа его не принимает одну из основополагающих индийских традиций (здесь явно сказывалось влияние отца). Издавна в Индии существовало сословие неприкасаемых – это были не высоко стоящие люди, к которым запрещалось прикоснуться под страхом смерти, вовсе нет. Неприкасаемые – люди, выполняющие самую грязную работу; люди, которые ни на что не имели права: ни посещать храмы, ни пить воду из одного источника с кастовыми индусами. К ним нельзя было прикасаться, чтобы не оскверниться, а дабы кто-нибудь ненароком их все же не коснулся, они обязаны были носить на шее колокольчик, предупреждающий об их появлении. Вырваться из сословия неприкасаемых было невозможно – это «клеймо» передавалось от родителей к детям.
Мохандасу тоже запрещалось общаться с неприкасаемыми. «Я, естественно, подчинялся (родителям. – Ред.), но возражал с улыбкой, что неприкасаемость не освящена религией и не может быть освящена. Я был очень послушным ребенком, но, насколько позволяло мне почтение к родителям, вступал с ними в спор по этому поводу», – вспоминал Ганди. Но столь несправедливое отношение к людям не давало ему покоя, и через много лет он все же сумел убедить индийцев (всю страну!) отказаться от этого жестокого обычая.
Не побоялся юный Ганди и признаться отцу в довольно серьезном проступке – несмотря на материнские призывы придерживаться исключительно вегетарианской пищи, он в компании сверстников, конечно же, пробовал мясо. Но не в этом было главное преступление: чтобы купить мясо, понятно, требовались деньги, и Мохандас потихоньку взял у родителей. Правда, в нем очень быстро проснулась совесть, и он во всем признался отцу. К его величайшему изумлению, наказания, к которому он уже готовился, не последовало. Отец был так рад признанию сына, что прижал его к груди и со слезами на глазах поблагодарил за правду. Позже Ганди писал, что этот случай открыл ему суть «ахинсы» – важнейшего принципа индийской философии, почитающего высшими ценностями жизнь и любовь к человеку и всему живому.
Чувствуя приближение смерти, отец решил женить Мохандаса. В соответствии с индийскими обычаями и установлениями индуизма он начал подготовку к свадьбе – накопил денег, подобрал сыну невесту… Мальчику было тринадцать лет, его юной жене столько же. Звали ее Кастурбай Макаджи. Столь ранняя женитьба, хоть и соответствовала индийской традиции, но стала для обоих детей довольно сильным потрясением. Вот что по этому поводу пишет автор одной из книг, посвященных Ганди: «Не помогли наставления и внушения старших: молодые супруги оставались по сути наивными детьми, рано встревоженный инстинкт плоти больно ранил их еще не окрепшую психику…»
Такой стресс мог привести к чему угодно, например, к взаимной ненависти, однако юные новобрачные, к счастью, полюбили друг друга. Повзрослев же, они испытали истинную страсть и высокое чувство любви… Мохандас и Кастурбай прожили вместе шестьдесят два года. И Кастурбай всегда была настоящим другом и помощницей мужа.