– А почему он не кричит? Он жив? Жив?.. Не молчите…

Я ещё раз потормошил ребенка и похлопал его по попке – он не подавал признаков жизни. Я открыл окно к водителю и крикнул: «Тормози, Иваныч!»

Наша скорая стала на обочине, сирена оборвалась. Я набрал в 2 мл шприц преднизолон[9], кокарбоксилазу и глюкозу с аскорбинкой (как прописано в «Реанимации новорожденных»). Но чтобы живительная смесь полностью попала в организм ребёночка, надо перекрыть обратный ток крови к матери, то есть наложить зажим на пуповину. Я вспомнил, что это необходимо было сделать в первую очередь! Ведь для того, чтобы плод стал ребёнком, надо прервать его кровоснабжение от матери через пуповину, тогда к нему прекратит поступать кислород и накопится углекислота, которая возбудит дыхательный центр в продолговатом мозге – и произойдёт первый вдох. Далее, по версии эскулапов XVII века Уильяма Харви и Натаниэля Гаймора, одновременно с закрытием артериального протока и овального окна[10] ребёнок начнёт дышать собственными лёгкими.

Тем не менее в прошлом, ХХ веке, прописанная живительная смесь в таких случаях тоже была не лишней.

Закончив инъекцию, я обработал пуповину между двух зажимов и стерильными ножницами отсёк её, то есть прервал кровоснабжение плода от матери, затем запеленал ребёночка и, передав его ничего не понимающему отцу, сказал водителю: «Не гони так, Иваныч, спешить уже некуда, все разобьёмся…» – и отвернулся, глядя в окно. Всё, приехали…

Никаких чувств я уже не испытывал – наверное, после бессонной ночи и всего пережитого тоже впал в ступор. На некоторое время в салоне скорой наступила тишина. Но Алексей Иваныч, видимо, единственный из нас не потерял надежду: он выжимал из уазика последние лошадиные силы, гнал на предельной скорости по гололёду, с воем сирены обгонял машины и вылетал на встречку, не думая о последствиях.

В таких случаях пишут: я не помню, сколько это продолжалось, но на очередном вираже пронзительный крик маленького человека заглушил сирену и вывел всех нас из ступора.

Он закричал, засучил ножками и через пару минут был уже розовенький! Я опомнился и с некоторым опозданием всё же сказал мамочке: «Поздравляю! У вас родился сын!». Но ребёнка снова пришлось вручить счастливому отцу, потому что с самой молодой мамочкой что-то происходило. «Ой, я опять рожаю!» (Хватит одного, милая!) – «Это детское место отходит. Всё нормально, уже подъезжаем». (Не кровани только напоследок!)

И вот так, дорогие коллеги, даже не успев поставить роженице вену на случай кровопотери, я благополучно передал в приёмном отделении роддома Славянска здоровую мать и живое дитя. Я наконец начал осознавать что самостоятельно принял роды. Стал заполнять сопроводок – и всё не мог закончить: мешали слёзы – то ли радости, то ли усталости. Акушерка роддома помогла мне собраться: «Какой пол ребёнка?» – «Мальчик». – «Какой же мальчик, когда это девочка? Ты куда смотрел? Лет-то тебе сколько, а, доктор?» – «Лет?.. Девятнадцать… и я ещё не доктор. Были стремительные роды. Ребёнок родился недоношенным, кожа была вся в складках и родовой смазке, может, это и девочка… хотя родился мальчик». – «Езжай домой отдыхать, акушер юный!»

Позже я звонил в славянский роддом, спрашивал: как там ребёнок, которого восьмимесячным привезли по скорой из Славяногорска? Мне отвечали, что девочка по своему гестационному[11] возрасту две недели была в кувезе, а потом её с мамой выписали. Вроде бы всё у них в порядке.

С тех пор прошло уже 30 лет. Каждый раз, приезжая домой в отпуск, я хочу узнать, как сложилась судьба этой девочки: всё ли у неё в порядке, здорова ли, счастлива? Наверное, уже у самой есть дети. Но, честное слово, боюсь: вдруг что-то у неё не так? Ведь мы живы надеждой, и я очень хочу верить, что помог родиться счастливому человеку.