Я чувствовала за спиной его злобное присутствие – ледяные пальцы вцепились в блузку и выжали кислород из легких.

Пол накренился, и я ударилась головой о ножку стола, пытаясь как можно глубже погрузиться в темноту.

Боль показалась лишь призрачным ощущением по сравнению с мурашками на коже.

Снова звонок в дверь, потом стук.

– Стелла!

Я не могла разобрать, кому принадлежит голос. И даже сомневалась, что действительно его слышу.

Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое.

Я подтянула колени к груди и обхватила ноги руками. Кондиционер был выключен, но меня била дрожь.

Я не готова умирать. Я прожила так мало.

Стук продолжился, становясь все настойчивее и громче, пока наконец не прекратился. Повисла пауза, а потом в двери повернулся ключ.

Шаги эхом отдавались от деревянного пола, но все замерло, когда из моего горла вырвался всхлип.

Через несколько секунд передо мной появилась пара черных кожаных лоферов.

Я зажмурилась и забилась поглубже в угол, пока не уперлась спиной в стену.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

– Стелла.

У меня в сумочке лежал электрошокер. Почему я не взяла его? Только письмо, которое бросила на пол рядом с собой. В качестве оружия оно бесполезно, если только я не собираюсь зарезать нарушителя бумагой.

Глупая, бесполезная, жалкая…

Слезы жгли закрытые глаза.

Расстроится ли моя семья, если я умру? Сначала им может стать грустно, но в конце концов все почувствуют облегчение – главного разочарования семьи больше нет. Они меня даже не хотели. Я стала неудачной случайностью, нарушением изначального плана об одном ребенке.

Если я умру, план наконец вернется в нужное русло. Если я…

Чья-то рука схватила меня за подбородок.

– Стелла, посмотри на меня.

Я не хотела. Я хотела навсегда остаться в колодце отрицания.

Если я не вижу монстра, значит, его не существует.

Но голос не был похож на голос монстра. Глубокий, бархатный и слишком властный, чтобы я не подчинилась.

Я медленно открыла глаза.

Виски. Огонь. Тепло.

От ярости, мерцающей под темными омутами беспокойства, побежали мурашки, но лицо Кристиана смягчилось, когда наши взгляды встретились.

– Все хорошо.

Всего два слова, но сказанные с такой спокойной уверенностью, что внутри меня наконец прорвалась плотина.

Из горла вырвался всхлип, и из глаз хлынула влага, пока его лицо не расплылось.

Я услышала грязное ругательство, а потом меня обхватили сильные руки, и мое лицо прижалось к чему-то твердому и крепкому. Непоколебимому, как гора во время бури.

Я свернулась калачиком в объятиях Кристиана, выпуская из себя стресс и тревогу последних недель, пока не иссякла. Дело было не только в записке, хоть она и стала переломным моментом. Увольнение из журнала, моя семья, «Деламонте», социальные сети и давно укоренившееся чувство, что я не способна оправдать ожидания окружающих, сколько бы ни старалась. Что я всегда буду разочарованием.

Всю свою жизнь.

Где-то по дороге она настолько накренилась, что я даже уже не видела основного пути.

Я чувствовала себя полным провалом.

Кристиан не сказал ни слова, пока я всхлипывала на его груди. Он просто держал меня, пока слезы не иссякли настолько, что в пустоту, оставленную изгнанными эмоциями, просочилось унижение.

– Прости. – Я подняла голову и провела тыльной стороной ладони по влажным щекам. И расстроилась еще сильнее, увидев пятна от слез на дорогой рубашке. – Я… – я икнула. – Я испортила тебе рубашку.

Я представляла много вариантов окончания вечера, но рыдания в объятиях Кристиана Харпера туда не входили.

Он даже не посмотрел.

– Это всего лишь рубашка. У меня их много.

Мы по-прежнему были на полу, и я бы рассмеялась, увидев, как он небрежно сидит на паркете в дизайнерской одежде, если бы его слова не вызвали очередную пелену влаги перед глазами.