Красный Наездник медленно буксирует меня к ристалищу – участку пространства, который был бы пустым, если бы не две обозначающих его края шестиугольных платформы. Расстояние между ними я могу прикинуть лишь на глаз – парсов пятьдесят, может, больше. Посреди ристалища излучает голубое сияние, которое ни с чем не спутаешь, генератор гравитации – он висит, как лазурная звезда на черном фоне, только светится гораздо ярче, чем те, что на Станции. Наверное, это генграв малой дальности действия вроде тех, с помощью которых во время Войны запускали боевые корабли и жеребцов, пользуясь эффектом пращи.

Мы добираемся до одной из платформ, Красный Наездник прижимает к ней мое плывущее в пространстве тело, и прикосновение его пальцев к моей груди мгновенно вызывает яростную мысль: «Кончай лапать меня, ты, титулованный кусок дерьма!» С резким толчком срабатывают магнитные контакты, приковывая меня спиной к платформе. Я возмущенно смотрю перед собой, отказываясь взглянуть на Красного Наездника.

– Ну, – жизнерадостно говорит он, – я пошел. Удачи, во славу короля, и так далее.

Его боевой жеребец коротко отдает честь, приставляя красные пальцы к красному лбу, потом поворачивается вокруг своей оси, сопла у него на спине и ногах вспыхивают багрянцем, и он делает рывок, пролетая мимо генграва, обозначающего середину ристалища, к шестиугольной платформе на другом конце поля. Движется он легко, явно учился в академии. Он сам ее выбрал. Дети знати выбирают себе непыльные занятия, в то время как нам, остальным, приходится держаться за любую опасную, изнурительную работу – гнуть спины, работая обслугой, сварщиками, горняками на вспомогательных станциях… делать все то, что ломает, калечит, убивает. Простолюдины легко заменимы – этот урок я усвоила в борделе. Ему научил меня отец. Он обошелся с матерью как с вещью, попользовался и выбросил.

Во мне снова закипает гнев, это пламя невозможно погасить, и гасить его я не буду – оно разгорается все сильнее, и, как ни странно, мне кажется, что мои чувства передаются этой штуковине, связанной со мной, и что она тоже излучает гнев, распространяя его вокруг.

Моя мать мертва, отца я убила. В этой жизни у меня никого нет. Я знаю это.

Но впервые за шесть месяцев напряжение слегка ослабевает, становится лучше, когда я понимаю, что в этой вселенной еще кто-то – или что-то – воспламеняется так же, как я.

В этом пламени я и сгину, и оно опалит Отклэров, какие только есть на этой богом забытой Станции.

Caecus ~a ~um, прил.

1. (букв. и перен.) слепой

2. лишенный света

После поединков в космосе не кланяются противнику. А снимают шлем.

Если я каким-то чудом переживу бой с Красным Наездником, я сниму шлем. Меня схватят, допросят, а потом казнят. Стража рано или поздно обнаружит тело герцога Отклэра на орбите неподалеку от Станции. Несмотря на громогласные опровержения Дома Отклэров, результаты ДНК моего трупа подтвердят, что герцог Фаррис фон Отклэр действительно имел внебрачную дочь и она не только убила его, но и участвовала на его боевом жеребце в турнире. Не в коротком бою, не в отборочных состязаниях, а в турнире – самом почитаемом действе, где благородные могут продемонстрировать всей Станции, что они эталон чести, силы духа и нравственных достоинств. И что власть дана им не просто так.

Именно в турнирах выражается вера знати в то, что их происхождение свято, в этом отношении турниры уступают лишь спальням, где производят на свет чистокровное потомство.

Только одну вещь благородные ценят больше состязаний наездников – чистоту собственной крови.